Ум с сердцем не в ладу
Ещё десятилетие «восстановление Союза» оставалось одним из дежурных лозунгов «непримиримой оппозиции» 1990-х. В марте 1996-го только что избранная Госдума 2-го — или, если считать дореволюционные, 6-го — созыва денонсировала Беловежские соглашения, тем самым едва не спровоцировав государственный переворот, вызвав серию международных протестов и выставив себя на мрачное посмешище («эти бациллы ещё могут убить миллионы»). К концу позапрошлого десятилетия такого рода призывы стали восприниматься как шум, стандартной реакцией на них сделалась поговорка: «Кто не жалеет о Союзе, у того нет сердца, кто хочет вернуть Союз, у того нет ума». И даже слова о «крупнейшей геополитической катастрофе XX века» были произнесены как о свершившемся несомненном.
И что очень характерно, даже в первые постсоветские годы «борьба за восстановление Союза» ощущалась как чисто политический тренд (если не сказать – демагогический треск), не имея под собой сколько-нибудь серьёзных экономических обоснований. Ни Содружество Независимых Государств, призванное регулировать заглаживание межгосударственных противоречий и согласованно решать политические вопросы, ни локальные объединения типа Таможенного союза и ЕврАзЭС, ни зашедшая дальше других российско-белорусская интеграция не вылились во что-либо подобное «Общему рынку», создавшему в 1950-х-1980-х основы нынешнего Европейского Союза. Это кажется тем удивительнее, чем однотипнее выглядят на поверхностный взгляд экономики постсоветских стран, общий «бэкграунд» которых, казалось бы, предрасполагает к интеграции.
При детальном рассмотрении экономических реалий всё, однако, выглядит иначе, чем с трибун интеграционных форумов. Не удаётся прежде всего то, в чём нет объективной нужды.
Кто держит удар
По итогам 2009 года 5 государств из 15 показали рост ВВП. Азербайджан (6%), Узбекистан (8%), Туркменистан (11%) выигрывают за счёт диверсифицированного экспорта энергоносителей и общей целенаправленной «авторитарной политики роста» по восточноазиатской модели. В Кыргызстане и Таджикистане 2,5-3%-ный подъём образовался скорее на эффекте «достижения дна». На остальном постсоветском пространстве прошлый год знаменовался глубоким спадом, в среднем порядка 10%. Причём Россия с почти 12%-ным минусом заняла в СНГ третье место с конца, пропустив «вперёд-вниз» лишь Украину (почти 18%) и Армению (более 18%), балансируя по этому показателю на уровне фактически банкротящихся Латвии и Эстонии.
Промышленное производство и инвестиции в странах СНГ упали в среднем на 14-18%. Экспортные и импортные операции – на 42-47%. На 19% снизились транспортные грузоперевозки. 6%-ный спад показал розничный товарооборот. Характерно, однако, что добыча топливно-энергетических ресурсов и производство нефтепродуктов в целом держалось на прежнем уровне, а в Азербайджане, Казахстане, Туркменистане периодически в течение 2009 года давало заметный прирост – чего не сказать о металлургических (за исключением Туркменистана, где был введён в строй новый комбинат), машиностроительных, химических, деревообрабатывающих производствах.
Примерно на 45% сократился в прошлом году внешнеторговый оборот стран СНГ. Сальдо в целом по СНГ осталось положительным (около $100 млрд, хотя этот показатель снизился более чем в 2,2 раза). Существенно, однако, что общее положительное сальдо создано торговыми балансами лишь трёх стран – России, Азербайджана и Казахстана. Характерно, что из этих трёх первые два государства были республиками-донорами в распавшемся СССР.
Действие к противодействию
«Союзно-реставраторские» тенденции никогда не были в РФ монополией оппозиции. Даже в 1990-х, не говоря о 2000-х, в государственно-политическом руководстве существовали влиятельные группы лоббирующие проекты «экономической и политической реинтеграции». Прежде всего это касалось элитных группировок непосредственно советского происхождения, привыкших оперировать в общесоюзном масштабе — таких, как магнаты естественных монополий, промышленники, зависящие от бесперебойности технологических цепочек, армейский генералитет, руководство спецслужб. Мотивация этих сил носила преимущественно административно-политический характер. Положение «реинтеграторов» давало им монопольные преференции и соответствовало ценностным идеологическим установкам, обеспечивало рост властного влияния в российском политическом пространстве. В то же время новые финансово-банковские или экспертно-консалтинговые структуры, оперировавшие в рыночных категориях, чаще относились к таким проектам прохладно или негативно.
С другой стороны, в новых независимых государствах долго сохранялась инерционная оглядка на Россию – точнее, российские ведомства, представительства и персональные кадры — как источник субсидирования, политической поддержки и арбитража, прямой военной помощи. В большей степени это проявлялось в Белоруссии, Армении, Грузии, Таджикистане, Кыргызстане. Меньше зависели от Москвы относительно прочные авторитарные режимы Казахстана и Узбекистана, изолировался Туркменистан, сознательно отталкивалась Украина, переориентировался на Запад Азербайджан, в фактическое военное противостояние с 14-й армией втянулась Молдова. Изначально и однозначно дистанцировались от интеграционных проектов Литва, Латвия и Эстония, при этом выстраивая экономическое благополучие именно на негласном экономическом взаимодействие с Россией через транзитные схемы.
К середине 2000-х годов откровенно «союзно-ностальгическая» риторика на официальном уровне практически сошла на нет. Но парадоксальным образом именно к этому времени РФ обрела определённый административно-экономический ресурс для проведения такой политики. Именно эти подвижки нашли выражение в идеях «энергетической сверхдержавы» и «либеральной империи», апогеем реализации которых стал день 08.08.08.
Но именно постепенная материализация в Москве имперского призрака резко оттолкнула от России партнёров по намечавшейся интеграции. Этому способствовали и укрепление независимых государственностей, и естественная смена кадрового корпуса элит в ряде стран СНГ.
(Продолжение следует)
