Независимость в полусне
Республика Беларусь была практически единственной из постсоветских государств, где реинтеграционные тенденции имели серьёзную основу. Не только из-за объективно отчаянного положения, в котором оказался после веерного обрыва хозяйственных связей, энергетических поставок и промышленных дотаций «сборочный цех Союза», как порой называли БССР в советском Госплане. Ни в массах, ни в элите Белоруссии не сложилось по-настоящему сильной тенденции к национальной государственности. Независимая Беларусь являла собой ценность лишь для «политического гетто» столичной национал-демократической интеллигенции. В Белорусском народном фронте состояли десятки тысяч, но они по большей части выступали за демократизацию в рамках общесоюзной перестройки. Сторонники национальной независимости не имели структурных связей ни с забастовочным движением на минских заводах, ни даже с населением западной Гродненской области, где в массовом сознании существовала почва для подобных настроений.
Идеи белорусской независимости не опирались на живую историческую традицию. В городах практически отсутствовала белорусскоязычная среда производства и быта. Наибольший всплеск пришёлся на период нацистской оккупации. Партизанская война в Белоруссии по ряду оценок была в значительной степени войной гражданской – между просоветскими и националистическими силами. Бело-красно-белый национальный флаг использовался прогерманскими формированиями. Отсюда вполне определённый отпечаток, наложившийся на восприятие этих идей.
После заключения Беловежских соглашений белорусская правящая элита действовала как под сомнамбулическим эффектом. Словно нехотя конституировался государственный суверенитет, через силу учреждались его атрибуты, как во сне менялась символика. Поведение, несравнимое с энтузиазмом того же Леонида Кравчука, торжественно входившего в украинскую историю.
Первые же практические действия минских суверенных властей вращались по большей части вокруг различных проектов «восстановления и укрепления связей с Россией» — словно для этого «завоёвывалась независимость». Мотором этого процесса стал директорат советских металлургических, машиностроительных и деревообрабатывающих предприятий – БМЗ, «Центролита», МАЗа, МТЗ, БелАЗа. Эти индустриальные массивы, намертво вписанные в народнохозяйственный комплекс СССР, изначально планировались как градообразующие моноцентры, на которые завязывалась социальная инфраструктура миллионного населения.
Их остановка не представлялась возможной, особенно в свете низкой популярности властей, не «прикрытых», как в России, лидерской харизмой и популистским движением. Внутренние ресурсы для инвестирования и социальной поддержки в независимой Белоруссии отсутствовали. Тем более отсутствовала политическая воля правительства для радикального реформирования промышленности. При всей реформаторской риторике времён Станислава Шушкевича (1992-1994 годы) в Белоруссии не было речи ни о либерализации цен, ни о масштабной приватизации, ни о структурной перестройке. Как и в Украине, был взят курс на «мягкое вхождение в рынок» — консервацию системного кризиса с перспективой необратимого коллапса. Олицетворением этой политики выступал премьер-министр Вячеслав Кебич, последний председатель Госплана БССР. Эффект можно смоделировать, представив Николая Ивановича Рыжкова на месте Егора Гайдара в 1992 году.
Функционирование гигантов могло обеспечиваться только гарантированными поставками по технологическим цепочкам и гарантированным сбытом. Поставки и сбыт могли быть гарантированы только в России. Соответственно вырабатывался экономический курс правительства Кебича – удержание распадающихся межгосударственных цепочек ради воспроизводства невостребуемой продукции государственного тяжпрома. Таким образом связи белорусского директората с российским создали экономическую основу интеграционных проектов, искренне поддерживаемых консервативно настроенными массами. Дальше других заходил проект 1993-1994 годов — объединение денежных систем на основе российского рубля (слабой валюте РФ предлагалось выкупить превратившихся в полную инфляционную труху «зайчиков» РБ). Как и большая часть подобных начинаний, он остался в стадии разработок, однако явился одним из формальных поводов ко второй и окончательной отставке Гайдара.
Западня «молодых волков»
Казалось бы, государственное воссоединение является вопросом времени. Символично, что летом 1994 года первым президентом независимой Беларуси стал единственный депутат белорусского парламента, голосовавший против Беловежских соглашений – иначе говоря, против независимости. Популист-харизматик Александр Лукашенко, бывший директор одного из могилёвских совхозов, возглавлявший в Верховном Совете антикоррупционную комиссию, во втором туре голосования буквально разгромил номенклатурного Кебича. Премьеру не помогла даже ставка на планы «воссоединения с Россией». Концепциям «мягкого вхождения», «реформы без шока» и т.п. был вынесен однозначный вердикт. Более 80% голосов за Лукашенко отразили потенциал антиэлитного, антиноменклатурного протеста, который оттеснил на второй план ностальгический консерватизм. Кебича отвергли именно те рабочие советского тяжпрома, чью лояльность он пытался купить, поддерживая производственные циклы хоть на холостом ходу. Не зря его послевыборное обращение было пронизано обидой на неблагодарный народ.
Поражение Кебича косвенно свидетельствовало: если бы белорусские демократы не фиксировались на объективно малопопулярных в стране националистических лозунгах и символах, они имели бы шанс. Мало кто помнит, что первоначально вокруг Лукашенко сгруппировались молодые политменеджеры и технократы, рассчитывавшие популистским тараном пробить чиновно-директорскую стену власти и повторить опыт российских «молодых волков». Их воззрения были довольно смутными, однако исходили из того, что для экономического сближения с Россией необходима хотя бы принципиальная унификация экономических систем. По крайней мере, первичное формирование в Белоруссии частнокапиталистической инфраструктуры, создание промышленно-финансовых бизнес-групп на месте монолитного госпрома, унаследованного от БССР.
Лукашенковский политический блок 1994 года назывался «БуЛуГан» — по именам Дмитрия Булахова, Александра Лукашенко и Виктора Гончара (в белорусской транскрипции — Ганчар). 35-летний милицейский следователь Булахов стал одним из руководителей президентской администрации, 37-летний юрист Гончар – вице-премьером. Два года спустя оба были активистами антилукашенковской оппозиции, собравшейся в разгоняемом президентскими спецназовцами Верховном Совете. Булахов впоследствии пришёл к Лукашенко с повинной и внезапно умер в 2006 году на рабочем месте представителя президента в Национальном собрании. Гончар бесследно исчез в 1999 году и считается одной из жертв лукашенковских «эскадронов смерти».
Доход с чужой ностальгии
Эту команду быстро сменила совсем другая – выходцы из КГБ СССР, российской (не белорусской, находящейся в оппозиции) компартии, разного рода спецназов. Бывшие политруки советской армии Виктор Шейман и Владимир Заметалин, бывший секретарь по идеологии КП РСФСР Иван Антонович, бывший оперативник КГБ Урал Латыпов, бывший полковник МВД Владимир Наумов… Экономическая политика в 1990-х перешла на откуп бывшего партаппаратчика КПСС Михаила Мясниковича, возглавлявшего администрацию президента. Однако просоветские идеологические тенденции проявлялись больше на символическом уровне: например, бело-красно-белый флаг бы заменён на красно-зелёный клон символа БССР, тут же получивший неофициальное название «Закат над болотом». Реальная же политика заключалась в укреплении авторитарного президентского режима, нацеленного на амбициозный план «захвата России Лукашенко через захват Белоруссии Россией».
В 1990-х белорусский президент считал занимаемый пост не более чем плацдармом для броска в московский Кремль. Вся его политика на российском направлении определялась этим персональным мотивом, только в этом видел он назначение российско-белорусского межгосударственного Сообщества, а затем даже Союза. Борис Ельцин шёл ему навстречу, стараясь сбалансировать свой «беловежский» имидж. Так появилась громоздкая система межгосударственных органов, не имеющих реальных полномочий, но предоставлявших большое количество аппаратных синекур. Однако до политической интеграции с единым управленческим органом, во главе которого Лукашенко видел себя, процесс, разумеется не дошёл – президент РФ умел вовремя останавливаться. С приходом же в Кремль Владимира Путина, не несущего ответственности за распад Союза, эти шансы сошли на нет даже теоретически. Характерно, что в 2000-х годах союзно-объединительная риторика всё более вытеснялась у Лукашенко чуждой ему прежде риторикой белорусского государственного суверенитета, а заметалинские рассуждения о «славянском братстве» — фактической проповедью «отпора российскому империализму». Если не совсем такими словами, то с однозначным смыслом. На практике эти сдвиги вылились в недавние яростные таможенные войны от «газовой» до «молочной» и беспрецедентные информационно-пропагандистские накаты через «тяжёлую телеартиллерию».
В экономической сфере Белоруссия сохраняла при Лукашенко позднесоветскую структуру. Однозначное доминировал госсектор, создающий три четверти ВВП. Субсидировалась промышленность, дотировалось сельского хозяйство. Ценообразование оставалось директивно-принудительным. В целом хозяйственное управление централизовалось в президентской администрации. Фраза Лукашенко «Только взялся за яйца – пропало масло» вошла в историю наряду с «Процесс при Гитлере соответствует нашим представлениям о роли президента» и коронного «Белорусский народ будет жить плохо, но недолго». В стране не проводилась сколько-нибудь масштабной приватизации, хотя осуществлялись селективные продажи отдельных убыточных объектов. Однако центр тяжести постепенно переносился с металлургических и машиностроительных предприятий на энергетические и коммуникационные структуры. Лукашенко, в отличие от Кебича, проявил определённый креатив и даже поставил его на системную основу. В этом плане интеграционно-воссоединительные рассуждения, вплоть до «славянского» полумистицизма, пошли в конкретный доход.
Три четверти экспортной выручки, обеспечившей стабилизацию второй половины 1990-х и впечатляющий подъём второй половины 2000-х дали «Белтрансгаз» и «Белнефтехим». Принципиальный момент заключался в том, что белорусский экспорт носил вторичный характер. В соответствии с российско-белорусскими интеграционными договорённостями, энергоносители приобретались в России по внутренним ценам и перепродавались в Европу по ценам мировым. Именно это позволяло субсидировать белорусский госсектор, избегать обвальных промышленных банкротств и поддерживать привычно низкий жизненный уровень, более-менее соответствовавший привычным с советских времён стандартам. На этом основании белорусская экономика квалифицируется экспертами не просто как экспортно-сырьевая – особо учитывается иностранный характер продаваемого сырья (в самой Белоруссии сколько-нибудь серьёзные источники углеводородов отсутствуют).
Другая особенность хозяйственной системы – предельная политическая мотивация. Экономика выстроена под обслуживание правящей группировки, персонифицированной практически бессменным главой государства. Её структура детерминируется нуждами политической власти. Когда говорится о том, что Белоруссия «избежала олигархического беспредела», опускается тот факт, что вся белорусская экономика находится в руках единой олигархической группировки, сросшийся с институтом президентства. Примерно та же политика, что при Кебиче была отторгнута обществом, при Лукашенко систематизирована, введена в стабильно воспроизводящийся режим и легитимирована электоральной поддержкой. В значительной степени благодаря политической жёсткости – Александр Григорьевич, в отличие от Вячеслава Францевича, не позволяет народу быть неблагодарным.
Разворот по-братски
Осложнения российско-белорусских отношений, связанные с нежеланием Путина столь же безотказно, как прежде, дотировать минского коллегу, подтолкнули режим Лукашенко к поиску новых партнёров. Переориентация на Запад явственно обозначилась именно к началу мирового кризиса. Летом 2008 года было заключено первое крупномасщтабное торговое соглашение с США о продаже крупной партии калийных удобрений. Одновременно состоялась серьёзная кадровая чистка, главной жертвой которой стал ближайший многолетний соратник президента Виктор Шейман. Именно этот генерал-десантник, политрук с опытом Афганской войны, олицетворял авторитарно-силовую группировку, генерировавшую репрессивный курс во внутренней политике, государственную централизацию в экономике и антизападную линию в международных делах. На его место в качестве закулисного, но фактического куратора силового блока выдвинулся сын президента Виктор Лукашенко, имеющий западноориентированную репутацию. Состоялась серия экономических переговоров с Латвией и Литвой по диверсификации коммуникационных сетей. В октябре того же 2008-го Евросоюз официально снял запрет на контакты с белорусскими властями.
Параллельно наметился спад традиционных российско-белорусских связей. Снизился объём поставок в Россию стандартного экспортного набора, автогрузовой и тракторной продукции. Рост внутрироссийских цен на энергоносители поставил естественный барьер для белорусских закупок с дальнейшей перепродажей на Запад. Последовал закономерный толчок к модернизации и переоборудованию предприятий обрабатывающей промышленности с советских технологий на европейские. Но характерно, что первоочередными объектами стали здесь не советские авто- и металлургические заводы, а предприятия нефтехимпрома – Мозырьский и Новополоцкий НПЗ.
Необходимость внешних заимствований ещё более закрепила наметившийся поворот. Из $5 млрд, полученных Белоруссией за последние два года, половина поступила от прежде табуированного источника – МВФ, который посчитал платежеспособным партнёра, показавшего неплохие цифры динамики ВВП. Остальное дали Россия и Венесуэла, с которой Лукашенко развивает активные связи, диверсифицируя нефтеимпорт и обмениваясь «каудильистским» опытом с близким ему по духу Уго Чавесом. По схеме currency swap достигнута договорённость о валютном обмене с Китаем – фактически скрытом кредите. Белорусские власти со скрипом согласились на западные условия кредитования в виде ускорения приватизации и либерализации политической системы.
На этом фоне можно подводить промежуточные итоги наиболее продвинувшегося процесса постсоветской интеграции. Проект воссоздания Союзного государства с Белоруссией обошёлся России более чем в $50 млрд прямых и скрытых дотаций. Результатом стали таможенные войны, замораживание политических отношений и демонстративная переориентация на иных партнёров. Эксперимент более чем показательный и позволяющий снять перспективы с дальнейшего рассмотрения.
Если же ограничиться теоретизированием, то гипотетическая цена завершённой интеграции с Белоруссией составила бы порядка $100 млрд. Дополнительно к уже истраченным. Плюс непредставимые расходы на отступное лично Александру Григорьевичу. Который, приняв средства, наверняка всё равно нашёл бы способ «кинуть».
Белоруссия (официально — Республика Беларусь)
Население – 9,5 млн. Столица – Минск.
ВВП-2009 — $112 млрд по паритету покупательной способности, $49,7 млрд по расчёту в реальных ценах. Среднедушевой – более $12,7 тыс по паритету покупательной способности, более $5 тыс по расчёту в реальных ценах.
Проект консолидированного бюджета на 2010 год – доходная часть 47,2 трлн белорусских рублей ($15,57 млрд), расходная часть 49,9 трлн белорусских рублей ($16,46 млрд), бюджетный дефицит около 1,5% ВВП.
Президентская республика. Президент — Александр Лукашенко. Премьер-министр — Сергей Сидорский
