Кто ты – «торгаш» или «герой»? Что выберешь – кошелёк или идею? Сможешь ли пожертвовать собой в час испытаний – или спросишь: зачем?.. Не все оказались готовы пройти тест. Предложенный вчера в петербургском книжном клубе «Хувентуд» на лекции о фашизме историка Дмитрия Жвании.
Стульев хватило не всем. Жаждущие приобщиться сидели на подоконниках, стояли, прислонившись к импровизированной ветряной мельнице. Дискуссия о сущности фашизма затянулась допоздна.
Понятие «фашизм» в современном мире стало малосодержательным мемом. Его используют все, абсолютно в любом контексте, прилепляя к любому противнику по принципу «Хорошо, что есть ещё на свете персонажи хуже нас в разы».
Недавно случилась очередная трагедия: в Петербурге «по недосмотру» то ли врачей, то ли полиции, то ли ФМС погиб ребёнок из семьи таджикских мигрантов. Либеральная общественность тут же традиционно обвинила власти не в чём-то, а именно в «фашизме». «Так вот, одна из задач нашей встречи – доказать, что путинский режим не имеет ничего общего с фашистским», – объяснил ведущий Дмитрий Жвания, историк и активист, лидер Комиссариата социальной мобилизации.
Для начала неплохо бы разобраться, откуда вообще берёт начало фашизм. Принято считать, что из Италии. Строго говоря, это не совсем так. Несколько раньше лозунги национальной революции против коммунизма, капитала и традиционной аристократии были подняты в Венгрии начала 1919 года. Называлось это «Сегедская идея» (в городе Сегед сгруппировался «белый» лагерь венгерской гражданской войны).
Взрывоопасную социальную группу – «хозяин лавочки, ремесленник, чиновник, кто победней с образованьем высшим» – собрали вокруг себя офицеры из группировки капитана Дьюлы Гёмбёша. К ним начали подтягиваться те, на кого, казалось бы, должны были рассчитывать коммунисты: «За кирпичным заводом бараки, сколько помню стоят и стоят. Поножовщина, пьяные драки и орда приблатнённых ребят». Эта сила внесла весомый вклад в свержение советского правительства Белы Куна. Но – «Экстремистские элементы намеревались оттеснить, а при подходящих условиях исключить из элиты представителей старых господствующих классов», – писали впоследствии историки ВНР, склонные при таких делах сочувствовать «старым господствующим». Адмирал Хорти принял меры: «Передайте Дьюле – расстреляю с болью в сердце». Гёмбёш при Хорти ещё побывал премьером, но лишнего себе уже не позволял. Так был обломан первый фашизм в истории. Одолели его не коммунисты, а консерваторы.
Но первый победивший фашизм действительно пришёл с Апеннин. Ровно за 93 года до лекции в «Хувентуде», 28 октября 1922-го, итальянский король Виктор Эммануил поручил Бенито Муссолини сформировать правительство. А спустя неделю в Петрограде собрался IV конгресс Коминтерна. Успешный поход фашистов на Рим стал центральной темой этого мероприятия. Открывавший конгресс Карл Радек (украинский еврей, большевик, впоследствии – переводчик «Майн кампф») признался, что в победе фашизма видит «величайшее поражение социализма и коммунизма после начала эпохи мировой революции». А тогдашний председатель Коминтерна Григорий Зиновьев сделал ещё более пессимистичный прогноз: произошедшее в Италии – не местное явление, «нам неизбежно придётся столкнуться с такими же явлениями в других странах, хотя, может быть, и в других формах»…
Беда коммунистов была в том, что они никак не могли это явление объяснить. Искали ответ в чём-то из прошлого. Сравнивали, например, с бонапартизмом. Потом придумали заклинание о «террористической диктатуре финансового капитала» (рассказали бы это сидевшему в концлагере Шахту или повешенному на крюк Венцель-Тейченталю). Естественно, такие выводы вели в глухой тупик. Они не вязались с реалиями, никак не объясняли яркую антибуржуазность фашизм, не раскрывали его исторической и культурной обусловленности.
Если мы попробуем проследить корни, то с удивлением обнаружим, что родина фашистского движения вовсе не Италия и даже не Венгрия. А Франция. Предшественницей всех фашистских организаций была возникшая на стыке XIX и XX веков лига Action Francaise – «Французское действие». Это, конечно, был относительно дальний предок, идеология ещё не выкристаллизовалась и не устоялась. «Французское действие» соединяло монархизм и антикапитализм, аристократизм и синдикализм, Идеологом был поэт и публицист Шарль Моррас. А ударной силой – группировка Camelots du Roi, «Королевские молодчики». Эти парни за словом в карман не лезли и не стеснялись применять уличное насилие, яркое и зачастую нарочито театрализованное.
Кстати, одним из «королевских молодчиков» был известный французский винодел Пьер Теттенже. Коллаборационист при немецкой оккупации, он многое, однако, сделал для спасения и освобождения Парижа в 1944 года. Его внук Кристоф де Маржери возглавлял нефтегазовый гигант Total и считался лоббистом Владимира Путина. Власти РФ очень ценили услуги де Маржери, но спасти его от гибели в аэробардаке «Внуково» не сумели. Такая вот связь времён…
Но вернёмся к французской предыстории фашизма. В 1911 году активист «Французского действия» Жорж Валуа (чисто французское сочетание – монархист и… синдикалист, на грани анархизма) создал «кружок Прудона». Возникла своего рода лаборатория нестандартной антибуржуазной мысли. Ряд исследователей считает, что в этом кружке и зародилась идеология, ставшая прообразом итальянского фашизма.
Однако в самой Франции фашизм не победил. Несмотря на то, что во второй половине 1930-х движение получило размах. Самым ярким его лидером стал Жак Дорио – бывший член политбюро Французской компартии, пламенный большевик, лично знакомый с Лениным. Он создал стотысячную Французскую народную партию, очень напоминавшую партии Муссолини и Гитлера (правда, в большей степени связанную с откровенной мафией). Но в целом французский фашизм, в отличие от итальянского или немецкого, оказался чересчур отягощён буржуазной респектабельностью и аристократической архаикой. Потому и не смог развиться.
Историк Дмитрий Жвания приводит и другое объяснение: Франция вышла из Первой мировой войны победительницей, тогда как Италия была «проигравшей среди победителей». Рим получил при дележе добычи гораздо меньше, чем рассчитывал. Массовой базой движения Муссолини стали демобилизованные солдаты. (Кстати, героем-орденоносцем Первой мировой был и француз Дорио – та же тенденция.) Парни, вернувшиеся с войны, были возмущены «предательством союзников». Они рвались к мести и справедливости. И дуче по-своему направил эту энергию.
В основе фашизма лежит война. Новый тип человека – «человек воюющий». Нечто подобное поднималось и в российском Белом движении, это заметил Осип Мандельштам: «С папироской смертельной в зубах, офицеры последнейшей выточки». Без бойцов, без ветеранов фашизм невозможен.
Первая мировая и её последствия, прежде всего российские, поставили крест на гуманизме, опрокинули идеологию Просвещения, показали, что человек отнюдь не обязательно добр. И уж во всяком случае, он совершает поступки вопреки доводам разума. Зато идущие из глубин души. Как верно, а не как выгодно.
В этом противоположность ментальных основ фашизма и коммунизма. Такая мысль звучала по ходу дискуссии в «Хувентуде». Рационалистичный коммунизм, при всей своей кровожадности, много и ханжески рассуждает о гуманизме. Иррациональный фашизм человеку, прямо говоря, не доверяет. Но при этом в СССР по политическим мотивам было вынесено почти 800 тысяч смертных приговоров, а за время правления дуче Муссолини – ровно 8.
А что такое фашистский элитаризм и как он зародился? Из храбрости. В которой – и самосознание, и самоутверждение, и высшая степень ответственности. В войне сформировалась, по выражению Муссолини, окопная аристократия. Вернувшись с фронта, храбрецы увидели, что далеко не все рисковали жизнью ради победы. А кое-кто даже неплохо нажился… Это открытие и породило новое понятие элит.
Наплевать, граф ты или нищий. Важно, что ты делал в час испытаний. «Элита» – те, кто живут ради идеалов. «Плебеи» – те, кто думают о мошне и брюхе. В наше время в наших краях вместо слова «плебей» часто звучит «ватник». Но в данном понимании это не имеет отношения к социальному происхождению и роду занятий. Работяга или люмпен могут быть вполне себе «элитой» – если стремятся к иной жизни и ненавидят её врагов. А «ватник» может быть и преуспевающим менеджером, и журналистом, и бизнесменом, и политологом – если ко всему подходит с вопросом: а что я с этого буду иметь?
Отсюда – фашистская антибуржуазность. Согласно этому взгляду, «торгаш» и «герой» – разные антропологические типы. Разные расы. Об этом рассуждал экономист, историк и социолог Вернер Зомбарт в своей книге «Торгаши и Герои». Торгаш (обыватель, лавочник, бюргер) – носитель неизменных потребностей. Торгаш норовит брать. Герой стремится дарить, растратить себя, пожертвовать собой. Торгаш говорит о своих правах. Герой – о лежащем на нём долге. Торгаш – беден. Герой – богат.
Важно, что в фашистской идеологии элитаризм органично соединяется с коллективизмом. Чтобы стать членом коллектива, ты должен пройти общие испытания. И тогда придёшь к общей победе. Фашизм – это ставка на солидарное единение части людей. Это в определённом смысле реформаторский социализм. Корпоративно-синдикалистские принципы переосмыслены на основе фашистской ментальности. Успехи фашизму приносила его революционная потенция. Проявленная в прямом действии.
Антибуржуазный пафос фашизма отличается от коммунистического. Фашистами движет прежде всего культурное, эстетическое – то есть фундаментальное, глубинное – неприятие буржуазии. Кроме того, есть разница в терминологии. В данном контексте «буржуа» – не предприниматель, а, скорее, «паразит». Ростовщик, рантье, обладатель любой синекуры. В том числе «гуманитарий», «учитель мыслить». Тот, кто живёт за счёт других.
И тут лекция подводила к главному выводу Жвании: нынешняя власть в РФ никак не может называться фашистской. Правящий номенклатурно-олигархический класс ни в малейшей степени не склонен к принципу дуче: «Жить рискуя». Чиновникам и магнатам и так хорошо. Они скорее олицетворяют мещанскую противоположность фашистской революционности. И большой войны, способной затянуть в свою воронку, они пока развязать не успели. Хотя роют себе яму, примериваясь к этому.
Но это – если исходить из определённого видения фашизма. А понимание это – не единственное. Иной вариант может быть проиллюстрирован, скажем, фильмом «Залечь на дно в Брюгге». Понимающая зрительница, по жизни надёжная домохозяйка описывает персонажа – английского бандитского босса, строгого мужа и любящего отца: «Семейные ценности, дом-крепость, жёсткая дружба, верность насмерть, нельзя отступать от принципов… Короче, весь этот фашизм». Рассуждение неожиданное, но, если вдуматься, тоже основательное.
И наконец, напомним самое примитивное понимание фашизма. Недаром в Украине появилась песня: «Назвали фашисты фашистами нас». Ксенофобская национал-истерия, диктатура и репрессии, преследование инакомыслия, экономический госконтроль… Ограничивать характеристики фашизма этим неверно. Но это делается часто, и тогда становится понятно, откуда берутся частые ассоциации с правящим режимом.
Лиза Свидерская, специально для «В кризис.ру»
