В Санкт-Петербурге под покровом ночи сняли памятную доску Карлу Густаву Эмилю Маннергейму и отвезли в музей Первой мировой войны. В Орле среди бела дня открыли памятник Ивану IV Грозному, прозванному за свою жестокость Васильевичем. То и другое обосновывается расплывчатым выражением «примирение с историческим прошлым». Понять бы, кто и с чем мирится.
Эпопея маннергеймовой доски продемонстрировала ограниченность карательных возможностей режима. Судите сами. Памятный знак устанавливали 16 июня в присутствии тогдашнего главы администрации президента и министра культуры РФ. При этом подчёркивалось, что государство отдаёт должное генералу царской армии за службу Российской империи. С такими вещами у нас не шутят. Пусть кто-нибудь попробует.
Пробовать стали практически с момента открытия. Доску заливали краской, дырявили «из неустановленного оружия», рубили топором. Происходило всё это не где-то на отшибе, а в самом что ни на есть центре Северной столицы. Неподалёку от Смольного В паре-тройке минут ходьбы от Управления ФСБ. Квартал донельзя нашпигован средствами наблюдения. И к тому же противники белофиннского вождя особо и не скрывались.
Коммунисты и национал-большевики предъявили Маннергейму участие Финляндии во Второй мировой войне на стороне Третьего рейха. Назвали доску надругательством над ленинградцами и прямо-таки поклялись её уничтожить. Заметим, однако, что Иосиф Сталин считал иначе. В 1944 году он практически заключил мир с Маннергеймом и ни в коей мере не причислял его к военным преступникам. Причин на то хватало, и они наверняка известны инициаторам доскопробивной кампании. Поэтому позволительно предположить, что подлинные причины ненависти к «Карлу Густавовичу» несколько иные.
Вспомним, что при открытии доски Сергей Иванов (в то время второй человек государства) особо оговорился, что «не оправдывает действий Маннергейма после 1918 года». Не случайно обозначен именно этот временной рубеж. 1918-й – год гражданской войны в Финляндии. В которой белофинны под командованием Маннергейма наголову разгромили коммунистических красногвардейцев. Финляндия осталась свободной от красной империи РСФСР–СССР. Вот в чём главная «вина» и первоисточник ненависти к Маннергейму. Каким бы он ни был хоть до, хоть после незабываемого 1918-го.
На этом самые радикальные «оппозиционеры» из «Другой России» (в 2014 году объявившие, что Путин наконец-то начал выполнять их программу) вполне сходятся с официальными властями РФ. Так что в христианском смирении властей нет ничего удивительного. Вместо того, чтобы выставить на Захарьевской вооружённый караул, в ночь на 14 октября доску демонтировали и отправили на хранение в царскосельский музей Первой мировой войны «Ратная палата». Попросту говоря, утёрлись с миром. Показали, что хулиганы и вандалы сильнее государства. И когда разговор ведётся не по-интеллигентному, а с топором в руках, наши неумолимые власти очень даже склонны к уступкам.
Справедливости ради напомним, что четыре года назад город уже захлёстывала война с мемориалами. Обливались кровавой краской доски Ленина и первого секретаря обкома КПСС Романова, была разбита доска палача Кронштадтского восстания Трефолева, снесена и исчезла в неизвестном направлении доска председателя ПетроЧК Урицкого (перечислены не все эпизоды). Весной 2009 года памятник Ленину у Финляндского вокзала был и вовсе подорван по всем правилам взрывного дела. Очевидно, что действовали активисты противоположного, антикоммунистического направления. Но что любопытно, ни тогда, ни теперь почитатели памяти не озаботились организовать защиту…
Посмотрим, будет ли в ней нуждаться памятник Грозному царю, открытый сегодня в Орле. Шаг, надо сказать, довольно смелый и оригинальный. «В России похвалы Ивану IV всегда были чем-то сомнительным», – писал выдающий публицист русско-националистического направлении Вадим Кожинов. И действительно: Ивана Грозного нет даже на новгородском монументе «Тысячелетие России», среди 128 фигур. Опричный террор, хозяйственный развал, геноцид новгородцев, поражение в Ливонской войне, сожжение Москвы крымским ханом – всё это как-то не способствовало возвеличению первого царя всея Руси. А уж о его патриотизме лучше всего сказал он сам: «Я не русский, я немец».
Конечно, на всё это находятся контрдоводы – созыв Земских соборов, территориальные приращения, мастерство в шахматной игре. Но как-то складывалось, что достижения Грозного приходились либо на период его детства и юности, когда он правил лишь номинально. Или совершались людьми, сознательно уходившими из-под царской длани – как при освоении Сибири. Что до шахмат, то никто из приверженцев Грозного с ним не играл и объективно оценить не может.
Иногда Ивана IV сравнивают с английским королем Генрихом VIII. Но сравнение если и напрашивается, то только в плане матримониальном – количество точно установленных жён у обоих правителей достигло цифры 6. Другие же аналогии хромают. Хотя бы потому, что Генрих правил страной с Великой хартией вольностей, Оксфордом и Кембриджем, сильным городским самоуправлением и растущей экономикой. Иван же целенаправленно уничтожал русские аналоги всего этого, оставив после себя прерванную династию, выжженную земщину, разваленную торговлю, недееспособную армию и приказную систему, которую пришлось громить Петру I. Итог славного правления называется Смутное время.
Спорить со всем этим не приходится. Даже сейчас, когда в пропагандистских передачах Ивана IV путают с его дедом Иваном III и на основании этой двоечности делают глубокомысленные выводы. Поэтому в Орле открыли памятник как бы не основателю опричнины, а основателю города. Да не просто так, а после локального соцопроса, по результатам которого 70% сказали «да» монументу.
Но опять же, как в случае с Маннергеймом, стоит ли лукавить? Отчего не сказать прямо: фигура Ивана Грозного укладывается в тренд нынешней властной политики. Стесняться таких фигур сейчас не принято. Чай не тысячелетие России на дворе. Другое дело, что и это время пройдёт, очнётся страна от забытья. И как тогда?
Николай Кольский, «В кризис.ру»
