Вживую конституцию куда-то развивают

Парламент, конституция, право… Смешные в России слова. Здесь не Украина, где выборы меняют власть. И даже не Центральноафриканская Республика, где, как выяснилось после убийства российских журналистов, депутаты могут призывать к ответу президента. О растоптанности Основного закона РФ – в плане гражданских прав, свобод и народовластия – говорят даже в питерских «Крестах». Причём не только заключённые. Дошло до того, что заговорил о Конституции и председатель Государственной Думы. Публикация Вячеслава Володина в «Парламентской газете» запустила прямо-таки дискуссию. О чём бы вы думали? О расширении прав парламента.

Конституция мэшин-менов

Володинский текст не назовёшь фундаментальным. Как и положено, спикер рассуждает, насколько всё хорошо, а станет ещё лучше. «Важно оценивать реализацию норм Конституции не только в существующем законодательстве, но и в том, которое должно быть разработано в ближайшие годы, – поучает Володин. – Речь идёт, например, о цифровизации, больших данных, искусственном интеллекте, цифровой безопасности, генных и биотехнологиях, робототехнике». Высок полёт конституционной мысли. Если вдуматься, можно даже кое-что конкретно понять. Как использовать технологии XXI века, демонстрирует в Китае товарищ Си. Недаром Кремль преклоняется перед Чжуннаньхаем. Наблюдение, контроль, камеры, индексы благонадёжности, превентивные аресты на основе данных слежения – всё это, конечно, нуждается в цифровой технооснове. Если в РФ это намерены закрепить конституционно, кто такому удивится?

Глядишь, дойдёт и до статьи о роботах. «Нет такого приказа, который я не выполнил бы. Если он подан вашим голосом» – отчего бы прямо так не записать? Сказал же Володин в 2014-м (и подтвердил в 2017-м): «Есть Путин — есть Россия, нет Путина — нет России». Многим ли это отличается от вышеприведённой фразы мэшин-мена из советской социальной фантастики? Разве что меньшей деловитостью, большей эмоциональностью и истеричностью. В этом направлении и развёрнут конституционный процесс.

Но главное в рассуждениях Володина всё-таки не цифровизация-роботизация. «Особо выделяю в анализе Конституции вопросы, связанные с отсутствием необходимого баланса в деятельности законодательной и исполнительной ветвей власти. И здесь действительно могут быть необходимы отдельные, точечные конституционные новации, – пишет он. – Было бы правильно — подчеркну, на мой взгляд — дополнительно рассмотреть вопрос участия Государственной Думы в формировании Правительства Российской Федерации. Было бы правильно, на мой взгляд, чтобы Государственная Дума как минимум участвовала в консультациях при назначении членов Правительства. Это могут быть соответствующие процедуры, но они требуют внесения изменений в Конституцию. Наличие возможности представительной власти высказать своё мнение главе государства по предлагаемому составу Правительства способствовало повышению эффективности реализации конституционных полномочий Президента Российской Федерации».

Дважды повторенное «на мой взгляд» вновь вызывает в памяти литературу СССР. На этот раз сатиру Аркадия Арканова: «Мы все – и покупатели, и продавцы – советские люди. Сознательная молодежь, по–моему, не мыслит свою жизнь без мяса, без молока и, как мне кажется, без других продуктов питания. Но это моё личное мнение». Разумеется, «Живая Конституция развития» подана как почтительный совет главе государства: разрешите нам продвигать министров – Вам тогда удобнее будет реализовывать Ваши полномочия. Очень характерна и фраза, в которой сквозь мертвящую казённость пробивается по-настоящему живое, идущее от души: «Формирование Правительства на практике осуществляется самим председателем Правительства. Президент Российской Федерации принимает решение о составе Правительства по представлению председателя Правительства, но без возможности опереться на альтернативную позицию или мнение по кандидатурам». Проще говоря: Владимир Владимирович, ведь Медведев не только нам мешает, но и Вам самому!

Похоже, слухи о всплеске межбашенной грызни не сильно преувеличены. Действующий премьер, при всей безобидной бессмысленности, раздражает доминирующую группировку чекистско-сырьевой олигархии. Рупором которой выступает председатель Госдумы. Последователи грозных иванов-иосифов, «кто мечтает о дыбах-кострах» (Дмитрий Быков), не забыли некогда проблеянного «свобода лучше, чем несвобода». Держать такую фигуру на второй госдолжности и раньше представлялось нетерпимым. Тем более теперь, в ситуации экономического сжатия. Когда в распределительных раскладах каждая позиция на счету. Расчистить экономический блок правительства, переделить ведомства с контролируемыми ресурсами – задача из насущных. Делать это думскими руками – почему бы нет.

Но даже в такой ситуации Володин не идёт дальше робко-почтительного совета главе государства. Не ему указывать Путину. Ибо нет Путина – нет Володина. Этот тезис, в отличие от володинского перла про Путина и Россию, не подлежит сомнению.

«Чтобы устоять и сохраниться»

Другое может показаться странным. Почему полем бодания властных групп избрана аж Конституция? Потому, что в декабре ей исполнилось 25 лет? Так декабрь вроде прошёл. Но вспомнить стоит.

Дискуссия о Конституции сотрясала Россию весь 1993 год. И не так, как сейчас, не в «Парламентской газете». Хотя, конечно, в печати тоже. Но прежде всего в яростных схватках «коммуно-фашистского хасбулатника» с «бандой Ельцина», в жестоких драках «красно-коричневых» демонстрантов с ОМОНом, в уличных стенках на стенки – «ДемРоссия» против «Нацспасения»… Точку поставил в октябре танковый обстрел Дома Советов. Ещё через два месяца Конституцию утвердил референдум. В «ельцинско-демроссийской» версии.

Вот чего стоил Основной закон, снисходительно нахваливаемый сейчас Володиным. За правовое и социальное государство. То и другое в нынешних реалиях чудовищно восхищает. Спикер знает, о чём говорит. В жарком 1993-м он уже занимался конституционным правом. Не достигнув тридцатилетнего возраста, заведовал кафедрой в Поволжской академии госслужбы. И наверняка в курсе, что его идеи насчёт расширения прерогатив представительного органа выдвигались тогда антиельцинской оппозицией. Коммунисты и нацисты, сталинисты и черносотенцы выступали тогда за безбрежный парламентаризм. Либералы же и демократы желали президентской диктатуры (наивно полагая, что президентом всегда будет добрый Ельцин, искренне увлечённый их идеями). «Столь тверды были принципы тех и других», – констатировал тогда Солженицын.

Проект ныне действующей Конституции разрабатывался победившей – ельцинской – стороной того конфликта. (Среди сочинителей, кстати, особое место занимал Анатолий Собчак, прямой начальник Владимира Путина.) Перекос полномочий в сторону исполнительной власти очевиден. Пропагандисты проекта постоянно указывали на Америку и Францию – демократические президентские республики. Но при этом забывали, что список таковых среди классических демократий этими двумя примерами в общем и исчерпывается.

Другие демократические страны почти всегда – республики парламентские. Или конституционно-парламентарные монархии, что давно уже одно и то же. Такова почти вся Европа. Не везде президент церемониален, как в Германии или Италии. Но и в Португалии, и в Польше где глава государства имеет политический вес, полномочия президентов несравнимы с российскими. «Демократия определяется тем, сколько в государстве парламентаризма, – говорили демократы без кавычек. – Наличие же сильного главы государства – чаще всего признак тирании». Избежать понятных опасностей предполагалось через свободное избрание президента. При реальной многопартийности, сильном гражданском обществе, свободе слова, печати и собраний такая гарантия может быть действенной. Но когда всего этого нет… Тут срабатывает африканский принцип: «Один человек – один голос. Один раз». Как на первых выборах Путина.

Но даже такие выборы начинают быть опасными. «Социальное государство», про которое вещает Володин, делает своё дело. Протесты рассредоточиваются территориально, но социально углубляются и ужесточаются. Подчас принимая опаснейшую для властей форму бытовой уголовщины. К «навальнятам» медленно, но верно подсоединяются с боков «ватники» и «отрицалово». А у них иная манера общаться. Адекватная властной.

Разговоры об отмене президентских выборов идут не первый год. Типа, хватит рисковать, доиграемся. Идеи реставрации монархии обсуждаются уже на полнейшем серьёзе. Не только Жириновским. Для чиновно-магнатных хозяев страны так действительно было надёжнее всего. Особенно с монархией абсолютной, самодержавной. Как в Румынии конца 1930-х: «Законодательная власть осуществляется инициативой короля через парламент, исполнительная – королём через правительство, судебная – от имени короля через суды». Тогда номенклатура с её кошельками какое-то время могла бы спать спокойно.

Но увы. Слишком много требуется сложных условностей. В итоге себе дороже. Приходится прикидывать иные способы. Самым извилистым, но и перспективным представляется отмена президентства и учреждение в качестве высшего органа власти неизбираемого Госсовета. С неизбираемым и, разумеется, несменяемым председателем. Другой вариант попроще – изменить конституцию, сделав первым лицом премьера. Которого парламент может утверждать немеренное количество раз. Способ уже предварительно обкатывался в 2008–2012 годах. Как раз во времена «свободы, лучшей чем несвобода».

В этом контексте и обсуждается володинская «Живая конституция развития». Хотя вряд ли в данном случае спикер замахивается так по-взрослому. Думская камарилья всего лишь желает загрести под себя подвернувшийся пласт власти. Однако любая тема рассматривается сейчас в едином глобальном контексте: как удержаться? По Маше Распутиной: «Чтобы устоять и сохраниться, на краю бездонной пустоты, ты поверь, что мир нам этот снится, а реальны только я и ты».