Исследование Китти Сандерс о правой политической традиции Латинской Америки. Часть 2
Второе поколение латиноамериканской правой было, с одной стороны, более «скучным», чем первое. В нем не было гангстерского драйва. С другой стороны, правые 50-80-х годов действовали более эффективно, а для граждан отсутствие гангстерского драйва в лидерах государства обычно даже на руку.
Во многом именно благодаря созданной во времена правления «второго поколения» индустрии, новым дипломатическим связям и правильным инвестиционным стратегиям, страны Латинской Америки показывают сегодня неплохие результаты. Читатель должен понимать, что говоря о «трех поколениях», автор имеет в виду не столько хронологические «поколения», сколько «идеологические». «Деды» — Трухильо, Батиста, развивали авторитарно-каудильистскую агрессивно-антикоммунистическую идеологию, в которой преобладали патриотические, этатистские мотивы, во многом взятые и переосмысленные из испанского франкизма. Они часто опирались на армию, рыхлую модель «партия = народ», пафосный антикоммунистический популизм и национальный синдикализм. «Отцы» развивали уже совершенно другие идеи — рынок, глобальные интеграции, открытость экономики, индивидуализм, культуру потребления, хотя и сохраняли дискурсивную преемственность с «дедами». Обычная «правящая спайка» для режимов второго поколения представляла собой военный коллегиальный орган при гражданском правительстве, состоявшем в основном из профессионалов-технократов и юристов. Кроме того, зачастую при правительстве действовало несколько политико-стратегических клубов, как это было в Чили периода Правительственной хунты.
Также важнейшими отличиями «второго поколения» от первого было развитое стратегическое мышление и крайне активная дипломатическая работа. Если «старые правые» делали ставку на региональную политику и переосмысленный испанско-португальский стиль, то спайки военных, юристов и экономистов, характерные для структур власти второго поколения, мыслили гораздо шире, разрабатывали собственные социологические концепции и вели очень активную и чаще всего успешную внешнюю политику. Серьезными неудачами «второго поколения» стали аргентинская и уругвайская хунты; о них мы тоже поговорим в этой статье.
Говоря о «втором поколении» правых политиков, нужно обязательно упомянуть венесуэльца Переса Хименеса, чилийскую Правительственную хунту, парагвайский стронизм и режим Уго Бансера Также нельзя не рассказать о бразильском военном правительстве. Других лидеров, таких, как перуанец Франсиско Моралес Бермудес, не прославившихся как серьезными достижениями, так и мощными провалами, мы затронем мимоходом.
Надо сказать, что, несмотря на то, что к представителям «второго поколения» есть масса претензий гражданского характера (например, многолетний комендантский час в исполнении чилийской Правительственной хунты, или жесткая цензура бразильского военного правительства), большинство из них добились серьезных успехов, а некоторые — и вовсе невероятных. Если бы они действовали в Европе — наверняка их имена вошли бы в списки великих, хотя и суровых правителей. Но они действовали в Латинской Америке. Быстрое капиталистическое развитие, совмещенное с региональной интеграцией которой не было на руку ни Европе, ни США, ни СССР, ни другим крупным игрокам. Поэтому большинство военных лидеров «второго поколения» носят ярлыки «тиранов» и «душителей свобод», «мракобесов» и «недалеких сапогов». Однако, повторюсь, если бы подобные люди правили в Европе — их бы вполне могли признать тяжелыми людьми и чрезмерно суровыми лидерами, но все же «спасителями нации». Ярчайшим примером здесь может служить режим Переса Хименеса в Венесуэле.
В 1945-1947 годах в этой стране правил Ромуло Бетанкур — человек демократических убеждений, одно время бывший коммунистом, но затем порвавший с этой идеологией. Бетанкур был приверженцем социального либерализма и кейнсианской экономической модели. Он крайне негативно относился к насилию и любым правительствам, пришедшим к власти недемократическим путем. Это повлияло на внешнюю политику страны — Венесуэла крайне отрицательно (вплоть до разрыва дипотношений в 1945 году) относилась как к Доминиканской республике, где правил радикальный антикоммунист-диктатор Рафаэль Трухильо, так и к франкистской Испании, и к коммунистической Кубе. Латинскую Америку Бетанкур видел как единое неавторитарное экономико-политическое пространство, объединенное левоцентристской идеей. Его партия «Демократическое действие» повышала налоги (например, был введен налог на сверхприбыль, колебавшийся от 6 до 20 процентов) и постепенно национализировало промышленность.
Со временем Бетанкур стал попадать под влияние левого крыла партии. В 1947 году он ввел дополнительный налог на прибыль свыше 28 млн. боливаров, который составлял 26%. В результате этих действий из страны начали постепенно уходить инвесторы. Нелегко приходилось и крупному национальному бизнесу. Тем не менее, половинчатая политика Бетанкура, которая заключалась то в заигрывании с бизнесом и правыми силами, то в продвижении левых законов, привела к тому, что его стали презирать и правые, и левые, и даже центристы. Коммунисты характеризовали его следующим образом: «Этот человек безропотно исполнял любые приказы олигархии, ибо именно олигархией он был посажен на президентский пост, и когда мы, учащиеся университетов, возглавили революционный процесс борьбы за власть, Бетанкур ответил полицейскими атаками на студенческие манифестации; он начал убивать учащихся, хотя никто из нас не был членом столь ненавидимой им Коммунистической Партии. Нами всегда руководили идеалы Боливара и Освободительной Революции».
В 1948 году президентом Венесуэлы стал соратник Бетанкура Ромуло Гальегос, человек отчетливо левых убеждений. В том же году правительство заявило, что приняло решение не предоставлять новых концессий иностранным компаниям, поскольку это «противоречит национальным интересам». 12 ноября 1948 года правительство подписало себе приговор, объявив, что отныне нефтяные компании обязаны передавать государству 50% прибылей, оставшихся после уплаты всех налогов. Этому предшествовала мощная пропагандистская кампания, мифологизировавшая нефть. Представитель «Демократического действия» по вопросам нефти описывал это так: «Всеобщее очищение венесуэльской нефтяной отрасли, ее ритуальное очищение останется невозможным, пока компании не выплатят адекватной компенсации нашей стране».
24 ноября 1948 года в Венесуэле произошел переворот. Его подготовили и провели генерал Карлос Дельгадо Чальбо (министр обороны), полковник Маркос Перес Хименес (начальник Генштаба) и генерал Луис Фелипе Йовера. Первоначально хунту возглавил Дельгадо Чальбо, однако в 1950 году он был убит. Это преступление часто приписывают Пересу Хименесу на том основании, что смерть главы хунты фактически сделало его первым человеком в государстве, однако венесуэльские источники считают это маловероятным по ряду причин. Во-первых, Переса Хименеса и Дельгадо Чальбо связывали родственные отношения (супруга первого была кузиной Дельгадо). Во-вторых, между Карлосом Дельгадо Чальбо и его убийцей, Рафаэлем Симоном Урбина, были серьезные личные счеты — собственно, убийца пытался похитить главу хунты, но тот оказал сопротивление и был убит. Пост главы Правительственной хунты занял юрист Херман Суарес Фламерич, правивший до декабря 1952 года.
В 1952 Перес Хименес был объявлен временным президентом и официально занял пост главы государства. Он назвал свою государственную концепцию «Nuevo Ideal Naconal», и ее до сих пор многие считают золотым веком Венесуэлы: существуют даже музыкальные проекты, воспевающие этого лидера. В общих чертах «Nuevo Ideal Naconal» — это технократия, предельно рациональная политика, в том числе нефтяная, экономическое развитие, активнейшая международная интеграция, постоянный рост уровня жизни, открытый рынок, сохранение национальной культуры и ценностей, антикоммунизм, серьезная реформа и усиление Вооруженных сил и, как бы это странно ни прозвучало, поп-культура и культура потребления, как массовый стиль.
Перес Хименес отменил налоги, в сумме оставлявшие компании в убытке, отменил закон о непредоставлении концессий и облегчил доступ на венесуэльский рынок иностранным компаниям. Американские инвестиции возросли 993 млн. долларов до 2570 млн. В целом, Перес Хименес, как и большинство венесуэльских лидеров, опирался на нефть как основной источник доходов страны. Однако его позиция радикально отличалась тем, что он стремился как можно сильнее диверсифицировать экономику страны и сделать ее максимально комфортной для проживания, а нефтяные деньги тратил предельно рационально. Кроме того, он реализовал ряд проектов поистине титанических масштабов. Большинство современных Пересу Хименесу аналитиков предрекали его проектам крах, или вообще напрямую высмеивали его, утверждая, например, что построить трассу Каракас-Лагуайра под силу только США и нескольким высокоразвитым государствам Европы. Однако у Венесуэлы получилось. Когда трасса была построена, это вызвало настоящий шок. Ее часто называют наиболее значительным сооружением в Латинской Америке после Панамского канала. Помимо этого, режим Переса Хименеса провел электрификацию страны, преобразовал Каракас, открыл десятки госпиталей, родильных домов и клиник. Были побеждены туберкулез и малярия. Исследователи отмечали серьезное падение смертности и рост уровня жизни. Были решены многие логистические проблемы.
По уровню жизни Венесуэла фактически перешла из разряда развивающихся стран в разряд стран развитых. В страну ехали тысячи инженеров из Италии и Испании, уставшие от экономической депрессии на родине. В стране внедрялись новейшие архитектурные задумки, строились целые районы нового жилья, в том числе социального (в Каракас и другие крупные города хлынули люди из провинции). Венесуэльский рынок был открыт для американских и европейских товаров. Помимо поощрения чисто «товарного» потребления, хунта развивала культурно-развлекательную сферу. Были построены центры отдыха. Был также открыт большой красивый аквапарк. Он исправно работал до начала «нулевых». В 2004, когда посещаемость упала совсем низко, а бассейны частично перестали работать, чависты направили 30 млрд. боливаров на ремонт и реконструкцию парка. Итог — было проведено пафосное переоткрытие парка, который… остался в прежнем состоянии. «Инженеры» Чавеса, которых отбирали по признаку лояльности, не смогли разобраться в технологиях 50-х годов, а революционные подрядчики разворовали все, что можно было украсть. Все тридцать миллиардов (не миллионов).
При этом Перес Хименес вовсе не был мрачным католиком-военным, «мракобесом» и фанатиком. Он любил погонять на водном мотоцикле, при нем отсутствовала «цензура на женское тело», характерная для многих других «моралистских» правых и антикоммунистических диктатур (например, во франкистской Испании в кино и на фотографиях часто заштриховывали слишком глубокое декольте, а в Аргентине в период военной хунты из моральных соображений запрещали фильмы с участием Исабель Сарли — настоящее национальное достояние). С католицизмом тоже не все было так просто. Формально военное правительство поддерживало церковь. Та, в свою очередь, стремилась укрепить свое влияние и уничтожить народные верования. Особенно сильны были нападки на культ Марии Лионсы. Мария Лионса — характерное для региона явление, языческая богиня, частично интегрированная с «народным христианством». Перес Хименес некоторое время поддерживал церковь в ее борьбе. Предпринимались неоднократные попытки заменить Марию Лионсу на более «приемлемую» фигуру. Так, в 1950 году папа Пий XII объявил покровительницей Венесуэлы Деву Марию Коромотскую, и Перес Хименес прилагал серьезные усилия для популяризации ее культа. Однако в 1953 президент неожиданно перешел на сторону Марии Лионсы. Он установил ее грандиознейшую статую в Каракасе и сообщил, что она не «религиозный, а культурный» символ нации, тем самым выведя ее из-под удара церкви и подготовив почву для ее дальнейшей популяризации — ведь национальные культурные символы Перес Хименес всячески развивал в рамках доктрины Nuevo Ideal Nacional.
Внешнеполитически Перес Хименес поддерживал антикоммунистических «собратьев», но без фанатизма. Его политике был присущ рационализм и неторопливый «бульдожий» стиль. Он участвовал в ряде антикоммунистических международных заговоров, но не позволял использовать территорию Венесуэлы как «проходной двор» для антикоммунистических боевиков. Поддерживал интервенцию в Гватемалу в 1954 году. В том же году в Каракасе прошла X Межамериканская конференция, на которой был принят ряд антикоммунистических резолюций. Экономически Венесуэла ориентировалась на США и региональных партнеров, а на рынке труда активно привлекала итальянских специалистов. Также Перес Хименес посылал тысячи венесуэльских специалистов — инженеров, архитекторов, техников, строителей и т.д., учиться в Европу и США. Это дало свои результаты — им удалось за короткий срок превратить города страны в сказку (см. фото Каракаса слева)
Полностью планам Переса Хименеса было не суждено сбыться. В 1957 году был разблокирован Суэцкий канал, цены на нефть рухнули, а венесуэльская экономика, целиком «вложенная» в развитие и проходящая период диверсификации, не успела встать на ноги за несолько лет. Дальнейшим планам правительства по развитию высокотехнологичных производств, строительству новых инфраструктурных объектов и т.д., не суждено было сбыться. В 1958 году в Венесуэле произошел переворот, и Перес Хименес был вынужден покинуть страну.
Более успешен в смысле сохранения власти был Уго Бансер. Он возглавил Боливию в августе 1971 года, в результате второй попытки военного путча, отодвинувшего от власти левого Хуана Хосе Торреса. Первая попытка переворота, случившаяся в январе, провалилась. В обоих случаях самое деятельное участие принимала Бразилия, которая на тот момент претендовала на статус как минимум абсолютного регионального антикоммунистического лидера в регионе. В боливийском перевороте был замешан Уго Бетлем, специалист по геополитике, бизнес-взаимодействию и финансовым конгломератам, сторонник абсолютного доминирования Бразилии на всем континенте. Он был послом Бразилии в Пакистане и Боливии, бразильским империалистом и сторонником устранения Аргентины из «большой» иберо-американской политики. В частности, он продвигал стратегию превращения Боливии в младшего партнера Бразилии, с дальнейшим использованием газовых месторождений и «серединного» географического положения этой страны для шантажа и подавления стран Конуса, в первую очередь Аргентины. Также он был последовательным сторонником концепций межамериканского антитероррористического сотрудничества, которые рассматривал как важный шаг к разрешению Бразилии вторгаться в другие страны континента и забрасывать туда диверсионные праворадикальные группы. Еще одним любопытным фактом из биографии Уго Бетлема было то, что он являлся активным деятелем неправительственной организации «Моральное перевооружение». Это «политко-спиритуальное» движение, официально направленное на моральное обновление, бескомпромиссную нравственную чистоту и т.д. Движение это в целом «экуменическое», оно выступает «за моральную чистоту и мир вообще», способствует диалогу религий и т.д., но использует христианскую риторику. Наряду с этим, в 40-70-е годы оно играло определенную роль на антикоммунистическом фронте, и продолжает действовать по сей день, сменив название на «Initiatives of Change». Оно работало в Египте, Британии, Швейцарии, США, Латинской Америке, Юго-Восточной Азии. Последний раз оно активно «засветилось» в событиях «арабской весны» в Египте.
Пришедший к власти Уго Бансер, воспользовавшись помощью Бразилии в свержении Хуана Хосе Торреса, однако, вовсе не торопился стать пешкой Бразилии. Он был хорошим дипломатом, а его внешняя политика — образцом высокого Realpolitik-а для бедной развивающейся страны, какой была Боливия. Внешнеполитическую линию он проводил в союзе с главой МИДа Марио Гутьерресом. Свою концепцию они называли «универсализмом», и заключалась она в предельно рациональном использовании уже существовавших международных связей и активном налаживании новых контактов, и все это — с максимизацией бонусов и элементами шантажа. Бансер и Гутьеррес шантажировали буквально всех крупных партнеров — США, СССР, Бразилию, Аргентину. США они запугивали советским присутствием и перспективой создания независимой оси «Бразилиа—Асунсьон—Ла-Пас». Бразилию — обещаниями сильнее подружиться с Аргентиной. Аргентину, соответственно, — переориентацией на Бразилию.
В 1972 году Боливия запустила в эксплуатацию газопровод в Аргентину, реализуя «доктрину Бетлема» об ослаблении Аргентины посредством подсаживания ее на боливийскую «газовую иглу». Справедливости ради — Аргентина до сих пор сидит на ней.
Боливийские власти умело сохраняли наработанные Торресом связи с соцблоком. Сразу после прихода правых к власти, глава МИД Боливии Марио Гутьеррес направил в советское посольство ноту, в которой выражал надежду на продолжение «сердечных отношений дружбы», которые существовали между странами. За период 1971-1973 Боливия выбила у СССР оборудования и машин на 19 млн. долларов в счет кредита, полученного еще старым, социалистическим правительством. Также Бансер умудрился «выдоить» из СССР оборудование и постройку установки для обогащения оловянных руд. СССР продолжал покупать боливийское олово и цинк по завышенным ценам, принятым опять же во времена президента Торреса. Правительство Боливии заключило соглашения об экономическом сотрудничестве с ЧССР, ПНР и ВНР. Бансер, будучи технократом, ставившим вопросы научного, промышленного и инфраструктурного развития превыше всего, не забывал и о научном и культурном сотрудничестве с соцблоком. В 1972 было подписано соглашение о создании совместной советско-боливийской астрономической станции. При всем этом в 1972 Боливия выслала большое количество сотрудников советского посольства и советских специалистов, которые пытались наладить контакты с левой оппозицией в стране и сформировать прокоммунистическое движение.
В 1974 произошло ужесточение режима — Бансер стал сильнее опираться на военных специалистов и отстранять гражданских. Это было обусловлено как недовольством политикой США и Бразилии, которые пытались навязать стране свою игру, так и внутриболивийскими протестами, которые организовывала оппозиция. Политическая деятельность в стране была приостановлена, усилилась антиамериканская риторика. Например в ответ на попытку США выбросить на мировой рынок части своего стратегического запаса цветных металлов в 1973 году, Боливия вручила американскому послу ноту протеста и заявила, что такой шаг будет рассматриваться, как экономическая агрессия. Управляющий горнорудной госкорпорацией генерал Миранда добавил, что это приведет к резкому охлаждению отношений между США и Боливией. В таких условиях в боливийской внешнеполитической доктрине наметились тенденции к сближению с новыми региональными партнерами, такими, как Чили, с которой у Боливии дипотношения были разорваны с 1962 года. Как только к власти в стране пришел Аугусто Пиночет, в отношениях между странами началась оттепель, и в 1975 дипотношения были восстановлены. Боливия старалась опираться на крайне правую и открытую к иностранным компаниям Чили в вопросе либерализации отношений между странами Андского сообщества и иностранным капиталом. В рамках АС Боливия получила впечатляющие льготы (70% скидки с таможенных пошлин при торговле с партнерами по сообществу), которые правительство Бансера, в т.ч. талантливый Марио Гутьеррес, «выбили» для своей страны.
В отношениях с другими региональными партнерами Бансер придерживался все тех же правых и антикоммунистических позиций. Он налаживал и улучшал отношения с Аргентиной, где в 1976 произошел военный переворот, и стронистским Парагваем, который представлял собой «альтернативный» и весьма независимый полюс в латиноамериканском правом политикуме.
При этом Боливия избегала радикальных решений и жестких союзов. Например, Бансер неоднократно отклонял идеи Пиночета и Стресснера о создании единого антикоммунистического альянса на территории Южной Америки. Страна также уклонялась от роли «бразильской марионетки». Впрочем, на международном уровне страна всегда поддерживала правых и антикоммунистических партнеров. Следует отметить также, что во времена Бансера она занимала умеренно произраильскую и про-южнокорейскую позицию.
В области культуры Бансер ориентировался как на боливийское искусство, так и на американское. Левые и националисты много критиковали его за «американизацию» культуры и отказ от боливийских левых арт-традиций. На картикатуре изображена киножизнь Боливии: в кинотеатрах демонстрируют «низкое гринго-искусство», основанное на сексе и насилии, но при этом цензура не пропускает левые фильмы, такие, как «El coraje del pueblo» («Мужество народа»), это документально-историческая картина Хорхе Санхинеса, восстанавливающая события июня 1967г., когда на праздник Святого Хуана рабочие лидеры собрались для обсуждения позиции шахтеров в отношении герильи, а в ночь на 24 июня правительственные войска открыли огонь по рабочим.
В результате деятельности Бансера произошло снижение неграмотности населения (с 55% до 37%), а продолжительность жизни выросла с 43 лет до 51 года — хотя при этом она все равно оставалась самой низкой в регионе. Было построено большое количество жилья и дорог. Важно отметить, что, несмотря на умеренный морализм, действовавшую цензуру и военную жесткость режима, правление Бансера было довольно мягким относительно других режимов континента, как левых, так и правых. За все время правления Уго Бансера были арестованы порядка 3000 «политических», около 200 человек были убиты (среди них погибшие в первые дни путча, трагические случайные жертвы и т.д.). Ни в коем случае не желая оправдывать аресты политических оппонентов и убийства, я бы хотела отметить, что «такое было время». СССР насаждал свои марионеточные режимы, Куба демонстрировала куда более жуткие примеры обращения с политическими оппонентами и наводняла советским оружием весь континент, соседняя Перу, где правил просоветский национал-социалист Веласко Альварадо, была под завязку набита советским оружием и угрожала соседям войной, и при этом тамошняя цензура была куда страшнее боливийской или чилийской. Чуть позже в процесс включился и Китай, создавший монстров, наподобие Сендеро Луминосо. То, что творилось за пределами латиноамериканского континента, трудно поддается описанию: «культурная революция» в Китае, режим красных кхмеров в Камбодже, постоянные кровопролития в Индонезии, режим Чаушеску в Румынии, ходжаистский режим в Албании, расправы с диссидентами в СССР… При этом еще совсем недавно Европа и СССР породили нацизм и сталинизм, по сравнению с которыми даже самые «отмороженные» режимы Латинской Америки выглядели более-менее пристойно. Действия военных лидеров из «второго поколения правой политики» следует рассматривать именно в таком контексте.
После того, как власть в Боливии перешла в руки демократического правительства, Бансер некоторое время оставался вне политики, хотя и был весьма популярен. В 1997 году произошел прорыв — он снова стал президентом страны, на сей раз — на демократических выборах. Этот факт позволил говорить о нем как о «диктаторе, создавшем боливийскую демократию».
Экономически Бансер был идейным рыночником и сторонником международной интеграции, и оставался таковым до конца жизни — когда он стал президентом в 1997 году, то назначил на пост вице-президента Хорхе Кирогу, известного либерала, который в дальнейшем делал карьеру во Всемирном банке и Международном валютном фонде. Президент Боливии подвергал резкой критике США за их протекционистскую политику национальных квот и «нерыночное лицемерие»: «Они говорят нам о бо´льшей открытости, но при этом связывают нам руки».
Уго Бансер умер, исполняя обязанности президента, после продолжительной и мучительной болезни (у него был рак печени и легких). После его смерти в Боливии был объявлен тридцатидневный траур.
Бразилия упоминалась выше, как одна из стран, которая очень агрессивно пыталась влиять на политику правительства Уго Бансера. Боливия была не единственной страной, «пострадавшей» от бразильской гиперопеки. Бразилия была крупнейшей страной континента, с колоссальным потенциалом, но страдавшая от популистского наследия Жетулиу Варгаса (который, грубо говоря, был местным аналогом Хуана Перона). Отличие бразильской ситуации от аргентинской заключалось в том, что Варгасу политически противостояла армия, всегда отличавшаяся высокой степенью политизированности и достаточно хорошей образованностью. Именно при Варгасе в Высшей военной школе, основанной в 1949 году генералом Кордейро Фариасом, начала разрабатываться доктрина национального развития и безопасности Бразилии. Основные идеи этой доктрины заключались в следующем:
1. Бразилия — страна активно антикоммунистическая, которая должна взять на себя лидирующую роль в деле борьбы с левыми идеологиями на континенте.
2. Бразилия должна стать великой державой, это предопределено ее размерами, экономическим и военным потенциалом.
3. Самый серьезный конкурент и даже враг Бразилии — Аргентина. В то время перонистский режим как раз активно вооружался, закупая у Британии танки и самолеты. Кроме того, правительство Варгаса выражало симпатии к перонизму. В 1953 году министр иностранных дел Жуан Фонтоура, виднейший политический деятель, опытный дипломат и журналист, сообщил сенсационную новость о том, что Жетулиу Варгас и недавно назначенный на пост министра труда Жуан Гуларт ведут переговоры с Пероном о создании антиамериканского «третьепутистского» блока. Армия отреагировала на это крайне агрессивно: 24 августа 1954 года Варгас получил ультиматум Вооруженных сил и застрелился.
4. Бразилия должна определять политику в регионе и серьезно влиять на политику за пределами Латинской Америки.
5. Бразилия должна защищать свои экономические интересы за рубежом путем налаживания новых связей и создания торговых связей. Например, генерал Антониу ди Соуза предлагал всемерно углублять связи с Африкой, особенно со странами-производителями кофе и какао-бобов. Генерал Коуту э Силва считал возможным укрепление и военных связей с Африкой.
Следующие президенты учитывали концепцию развития Бразилии, разработанную в Высшей военной школе, однако делали это весьма хаотично. Например, сменивший Варгаса Кафе Фильо стал вести более проамериканскую политику, одновременно прикладывая серьезные усилия к созданию «португальского мира» совместно с лидером Португалии Антониу ди Оливейра Салазаром (на фото — Кафе Фильо и Салазар). Салазар был империалистом, сторонником колониальной политики и идеи лузотропикализма. В Лиссабоне такую активность приветствовали. Португальская пресса писала о необходимости создания мощного геополитического ядра в Атлантике. Однако сам Салазар не рассматривал Бразилию как равноправного партнера — для него лузотропикализм был своего рода аналогом «глобализации по-португальски», в которой главным будет в любом случае Лиссабон.
Фильо довольно сильно «забросил» другие стороны бразильской внешней политики, что, вкупе с нестабильностью в стране, принесло победу Социал-демократической и Трабальистской партиям. Президентом стал Жуселино Кубичек, которого поддержала даже радикальная Коммунистическая партия Бразилии. Кубичека сменил Жаниу Куадрус, Куадруса — временный и.о. президента Мадзилли, правивший две недели, после чего власть перешла к Гуларту — тому самому министру труда при Варгасе, который собирался заключать секретный пакт с Пероном. Военные, бизнесмены и международные партнеры были недовольны Гулартом, который начал с того, что превратил Бразилию обратно в республику со сверхпрезидентскими полномочиями, урезав возможности премьер-министра. После этого он начал проводить национализации, восстановил дипотношения с СССР, ограничил циркуляцию капитала. Начался «отжим» частных нефтеперерабатывающих корпораций в пользу государственного «Петробраза», похожий на то, что случилось с ЮКОСом в России. Пресса начала сообщать о запугиваниях и уличном терроре со стороны парамилитарных левых боевиков, которых финансировало правительство Гуларта через ставший неподсудным и неподконтрольным гигантский «Петробраз». Гуларт также пытался привлечь на свою сторону сержантов в армии и моряков во флоте, чтобы раздробить армию и противопоставить «простых военных из народа высшим и аристократическим классам».
Все это время бразильские правые не дремали. Они разрабатывали новые социологические концепции, которые начали с успехом применять. Например, Бразилия стала одной из первых в Латине стран, которая начала совмещать правую политику с политической эмансипацией женщин (до этого, кажется, таким занимались только в Чили и сомосистской Никарагуа). В 1962 группа бразильских бизнесменов основала Instituto de Pesquisas e Estudos Sociais (Научно-исследовательский институт социальных наук). Это был один из двух мощнейших правоконсервативных аналитических центров страны (вторым был Instituto Brasileiro de Ação Democrática, Бразильский институт демократического действия). Оба центра работали на просвещение людей в антикоммунистическом духе и подготовку свежих политических кадров. Уже в 1962 году IPES объявил о «курсах демократии» для женщин. За период с 1962 по 1964 при Институте были открыты шесть феминистских правых организаций, направленных против левого правительства Гуларта. Женщины срывали выступления левых политиков, проводили массовые выступления, публиковали и издавали антиправительственные материалы правого характера, занимались агитацией. Параллельно с гражданскими работали и военные. В результате этой совместной деятельности Гуларта свергли в 1964 году. К власти пришел маршал Умберту ди Аленкар Кастелу Бранку.
Военные напрямую обратились к наработкам Высшей военной школы. Антикоммунизм стал официальной доктриной. Были разорваны дипотношения с Кубой. Многопартийная система была заменена двухпартийной (Альянс национального возрождения и Бразильское демократическое движение). Резко потеплели отношения с США, которые МИД в лице своего главы Летайо ди Кунья называл «нашим великим северным соседом и другом». Бразильская армия совершила внешнеполитический прорыв — она начала участвовать в совместных с США военных спецоперациях, таких, как «Power Pack», в результате которой в Доминиканской республике было свергнуто левое правительство. Бразилия отправила в Санто-Доминго большой военный контингент. Было заявлено, что операция была «блестящим примером того, как предотвратить захват власти коммунистами». Помимо этого, экспедиционные силы Бразилии начали участвовать в операциях ООН на Кипре, в Конго и на Ближнем Востоке.
В своем регионе Бразилия начала активно «давить» Аргентину и участвовать в региональной политике на правах одного из ее лидеров и «творцов дискурса». Серьезными успехами бразильской дипломатии стал военный переворот в Боливии, приведший к власти Уго Бансера, и переориентирование парагвайского лидера Альфредо Стресснера (на фото Стресснер стоит справа от аргентинского генерала Виделы), одного из лидеров мирового антикоммунистического движения, без участия которого в Латинской Америке того времени не происходило ничего, с Аргентины на Бразилию.
Внутриполитическая обстановка выглядела довольно странно. Она колебалась от спокойной до крайне репрессивной, но не по обычной для Латинской Америке схеме «жестко-мягче-мягко-демократия», а более хаотично — после спокойного Кастелу Бранку, который, несмотря на масштабные гражданские протесты, держал себя в руках, к власти пришел маршал Артур да Коста-и-Силва, радикальный националист, известный как один из наиболее мрачных и тоталитарных лидеров в истории страны. Он прославился созданием совершенно невыносимой атмосферы цензуры и страха в стране, которые утомили даже его соратников. Испугавшись антиправтельственных манифестаций и деятельности подпольных левых террористических групп, он распустил Конгресс, приостановил действие Конституции, организовал ряд парамилитарных военизированных бригад и фактически сделал Бразилию тоталитарной страной. Были похищены тысячи человек, по подозрению в «подрывной деятельности» многих бросили в тюрьмы. Именно он «выбил» достаточно широкую гражданскую поддержку из-под ног режима — от военного правительства начал отворачиваться бизнес и гражданские организации; кроме того, при нем произошел «откат в прошлое» в отношении женщин, которые теперь должны были вновь становиться матерями и домохозяйками. К счастью, это длилось недолго (с 1967 по 1969).
У президента случился инсульт, и его коллеги-военные, которым совершенно не нравился творившийся в стране ужас, поспешили сместить его при помощи Ato Institucional №16. Несмотря на атмосферу террора, период правления Коста-и-Силва известен тем, что именно при нем начало зримо проявляться «бразильское экономическое чудо». Оно было, впрочем, делом рук грамотной команды экономистов, а не диктатора, и достигло своего пика после его смещения. После него масштаб репрессий частично пошел на спад, но зато еще сильнее закрутились цензурные гайки; и только Эрнесту Гейзель в середине семидесятых провел более-менее масштабную либерализацию общественной жизни.
База для экономического чуда была заложена фактически еще при Кастелу Бранку. Тогдашний министр планирования Роберто Кампос начал принимать энергичные меры, направленные на снижение инфляции. С 1964 по 1968 год инфляция снизилась с 86% до 24%. В стране начали интенсивно развиваться передовые отрасли промышленности — автомобилестроение (именно тогда начался бразильский автомобильный бум), авиастроение (при военном правительстве был основан современный авиагигант Embraer — впрочем, тогда он был государственной корпорацией, а приватизировали его лишь в 90-е), радиоэлектроника. В начале 70-х темпы роста бразильской экономики были невероятными, в среднем их показатели превышали 10% в год. Роберто Кампос был, к слову, радикальным сторонником прекращения традиционного для латиноамериканской политики «раскачивания» между социалистическим блоком и странами Запада с целью получения бонусов с обеих сторон. Он выдвинул необычный и весьма циничный тезис, который оказался правильным: «Нейтрализм перестает приносить пользу, становясь бесполезным в качестве оружия шантажа для получения внешней помощи» («Temas e systemas», 1971). Латиноамериканские государства очень часто рассматривали себя как «объектов», а не «субъектов» мировой политики, и бразильское руководство пыталось порвать с этой практикой.
Экономически правительство, однако, было далеко от идей «тотальной приватизации». Несмотря на то, что в Бразилии доминировал частный капитал, его доля в экономике росла, а рынок был открыт, правительство владело большим количеством предприятий и активно занималось социальной помощью, учитывая криминогенную ситуацию в стране, усугубленную репрессивным правлением Коста-и-Силва, который натравливал парамилитарес и полицию не только на коммунистов, но и на бездомных людей. Также правительство не только создавало благоприятные условия для ведения бизнеса и иностранных инвестиций, но и создавало собственные гигантские госкорпорации, такие, как Embrafilm и Embaer, которые не выпускало из рук. В общем, такой подход был не нов — в молодых «деколонизированных» странах это встречалось сплошь и рядом. Например, в Индонезии всесильное государственное Бюро логистики BULOG вполне могло серьезно «бодаться» с частниками и иностранными инвесторами.
В культурном отношении происходило нечто странное. Она то открывалась для американских и европейских тенденций, как было при относительно либеральном правлении Эрнесту Гейзеля, то закрывалась из соображений христианской морали — так произошло при президенте Эмилиу Гаррастазу Медиси, который запретил не только журналы Playboy, Penthouse и французский эротический журнал «Lui», но и даже немецкий «Der Spiegel». Похожие противоречивые события происходили и в сфере кинематографа. В отличие от индонезийских коллег и гонконгцев, поставивших своей целью создание развитого кинематографа и выход на международный рынок любой ценой, бразильцы то открывали кинорынок, то закрывали, а потом вообще создали государственную кинокорпорацию Embrafilm, которая должна была развивать национальный кинематограф и представлять страну за рубежом. В стране расцвет Cinema Novo, авангардных тенденций и кино, критиковавшего власть, шли бок о бок с закручиванием гаек и периодическими вспышками цензурной активности. При левых президентах Кубичеке и Гуларте интенсивно развивалось левое, некоммерческое и альтернативное киноискусство.
В первые годы военной хунты кино стало отчасти коммерциализироваться и американизироваться, во многом из-за притока американских инвестиций. С другой стороны, усилились тенденции к рефлексии и депрессивной атмосфере, вызванной военным переворотом. Наступило время авангарда, артхауса и «другого кино». Параллельно снимались чисто бразильские «чанчады» — легкие комедии, часто с сексуальным уклоном (тогда они назывались pornochanchada). Затем, с усилением репрессий и началом «моралистских» преобразований, порночанчады стали сниматься пореже. Террористическое правление Коста-и-Силва и последовавший за ним «ультра-пуританский» период, когда страной управлял Эмилиу Гаррастазу Медиси, породил феномен подпольных режиссеров-нигилистов, которые снимали низкобюджетные арт-фильмы, трэш и кино категории Z. Время рефлексий и тоски по спокойной жизни прошло, считали они, настало время разрушать и выплескивать негатив. «Наши фильмы — самые интересные на планете, и если вы их не понимаете, то тем хуже для вас, идиоты!». «Если читатель-зритель не согласен с тем, что мы говорим и делаем, то мы рекомендуем хорошую дозу инсектицида». Так себя позиционировали эти подпольные «кинохулиганы» — Луис Роземберг Фильо, Жулиу Брессане и другие. Это было явление, полностью идентичное появлению панк-культуры в тэтчеристской Британии. Эти фильмы позиционировались как «тотально анти-»: антиправительственные, антиинтеллктуальные, антикультурные. Они утверждали «эстетику мусора», т.е. были буквально бразильским национальным трэшем. Традиция снимать агрессивно «негативное» панк-кино до сих пор жива в Бразилии — ее андерграундный кинематограф один из самых «отмороженных» в мире.
В целом, национальная культура получила колоссальную травму, от которой, как ни парадоксально, выиграла. Вместо «реалистических» рефлексирующе-затягивающих фильмов «о жизни», бразильский кинематограф раскололся и стал более конкурентным, интересным и агрессивным. С 1966 по 1971 ежегодное производство «официальных» фильмов в стране выросло с 28 до 94, а к 1980 году вышло на пик — 102 фильма. Увы, среди этих 102 картин доминировали легкие комедии и порночанчады, а самое интересное снималось «глубоко внизу», Морализаторская борьба с «порнографическими ценностями», вместо программ планирования семьи и сексуального образования, сыграла с хунтой злую шутку — сразу после «раскручивания гаек» и особенно ухода военных из власти, производство порнофильмов резко выросло, проституция стала еще более распространенной, а количество ВИЧ-инфицированных людей неуклонно растет.
Итоги правления военной хунты в Бразилии противоречивы. Она добилась огромного экономического успеха, хотя и нарастила госдолг. Она снизила инфляцию и безработицу, дала многим людям жилье, интегрировалась в мировую экономику, создала новые отрасли промышленности и сделала Бразилию страной, в которой можно нормально жить. Она периодически вводила жесточайшую цензуру, но тем самым породила одно из самых прекрасных явлений в мировом кинематорафе. Однако она предпочла «заметать под ковер» такие проблемы, как безработица, криминал, критика правительства, результатом чего стало резкое полевение страны, беспрецедентный рост криминала, обосновавшегося в фавелах, колоссальный наркотрафик и трафик оружия, находящийся в руках у картелей. Правительство также не смогло справиться с коррупцией.
При военных она была еще более-менее под контролем, потому что их боялись, но после их ухода ситуация начала портиться, и сегодняшнее правление тандема Лула-Дилма, против которого на улицы выходят по полмиллиона человек, показывает всю неприглядность картины. «Петробраз» так и остался обыкновенным коррупционным этатистским монстром — сегодняшние коррупционные скандалы вокруг него тому свидетельство.
Бразилия находится на распутье — между левыми и правыми, между БРИКС и Западом, между демократией и коррумпированным непотистским режимом «социализма XXI века». Она подмяла под себя большинство левых режимов континента, но они приносят ей лишь вред — обезумевшая нищающая Венесуэла, Эквадор, где спятивший Корреа решил установить диктатуру имени себя, и где уже начались антиправительственные теракты. Боливия, разрываемая на две части. Куба, требующая самостоятельности и действующая через голову Бразилии в деле помощи венесуэльским «братушкам». Она начала развивать высокотехнологичные науки — не не может справиться с преступностью, а госплан по усовершенствованию фавел часто остается на бумаге. В фавелах строятся «народные клиники», которые годами стоят пустыми — потому, что план по «благоустройству» выполнен, а врачи и оборудование должны «завестись сами», как мыши в грязном белье. В построенных школах нет учителей, и их роль выполняют грамотные соседи, священники или благотворительные организации.
Правая модель для Бразилии оказалась слишком репрессивной, но дееспособной. Левая модель оказалась несколько посвободней в социальном отношении, но абсолютно недееспособной и коррумпированной. Куда дальше пойдет Бразилия? Это очень сложный и важный вопрос, особенно для страны с душой любящего танцевать ребенка, который, увлекшись танцем, уже занес одну ногу над бездной.
