Сегодня первый зампред Центробанка Дмитрий Тулин на заседании рабочей группы в Госдуме открыл очередной секрет будущего российского успеха. Оказывается, зависимость курса рубля от цены на нефть снизилась. Это заявление резко противоречит вердикту Минэкономразвития.
По словам Тулина, «зависимость колебания курса рубля от колебаний цены нефти снизилась, эластичность изменилась». Но 5 октября Алексей Улюкаев сделал совершенно противоположный вывод. Министр считает, что никакой зависимости колебаний курса от динамики капиталов нет, привязка очень жёсткая. В таких условиях остается рассчитывать лишь на стабилизацию стоимости барреля. Улюкаев озвучил равновесную цену $47, что означает неизбежную бюджетную поправку и секвестровые ножницы, хотя при такой цене всё выглядит еще не столь ужасно. Судя по всему, министру было неловко признавать, что ценовые ожидания по нефти в верхах на самом деле еще гораздо хуже.
Тулин невольно скопировал ожидаемый эффект от своих заявлений с улюкаевской оценки ситуации, только вывернул его наизнанку. Он не согласен с привязкой рубля к цене за баррель, и это – хорошая сторона дела. Однако озвученные им и осторожно названные «возможными» ценовые ожидания в прямом смысле слова являются для российской экономики шоковыми. Речь о том, что ЦБ, как осторожно выразился Тулин, на всякий случай закладывает в пессимистичный сценарий цену «очень ниже» $40.
Для понимания позиций обоих официальных лиц необходимо принимать во внимание противостояние Минфина и МЭР, уходящее корнями еще во времена кризиса 2009-10 годов. ЦБ и Минфин, конечно, разные организации, но в последнее время, несмотря на ряд технических несогласий (например, при обсуждении доли рисков, достающейся государственному перестраховщику вкладов) действовали в основном совместно и без разногласий. Дмитрий Тулин выражает позицию не одной только Эльвиры Набиуллиной, разногласия с которой им успешно преодолены, но и Антона Силуанова. Улюкаев же исходит из относительно мягкого сценария падения цен на нефтяном рынке для того, чтобы не пересматривать планы профильного ведомства.
Но и Тулин не рапорта ради сообщает о том, что цена отвязана от курса. За ним стоит мощный резерв Набиуллиной, который уже был задействован в прошлом году – валютные интервенции. Они позволяют значительно смягчить падение курса независимо от показателей рынка углеводородов. Зампред Центробанка намекает на то, что оснований для паники не наблюдается, правда не может открыто сообщить почему.
В самом деле, о таком инструменте, как валютные интервенции, до сих пор спорят мировые финансисты. В состоявшейся в начале года дискуссии авторов Bloomberg основной вывод таков: вброс на рынок базовой валюты помогает смягчить острые углы в текущем курсе валюты местной, но злоупотреблять им ни в коем случае нельзя. Дело не в том, что исчерпается кубышка, – до иссякания ей далеко, даже при той скорости, с которой в критические моменты в топку стабилизации вбрасываются имеющиеся доллары – но при достижении Стабфондом некоего критического уровня валютной массы могут начаться процессы, которые сродни панике на рынке. Засекретить эти показатели совсем – значит лишь подогревать соответствующие настроения. В конце концов, в Стабфонд также заложена возможность немедленного погашения всех внутренних и внешних долгов. Если гарантия долгового покрытия остающимися средствами исчезает, резко возрастает вероятность дефолта.
Что же касается связи цен на нефть и курса рубля, то при минимуме валютных вбросов из ЦБ мы смогли бы наблюдать довольно точную их корреляцию. Для сырьевых экономик это – «нормальное» состояние, хотя и тут многое зависит не только от самого факта получения бюджетной прибыли от нефтяного экспорта, а еще и от доли этих доходов в общей структуре внешней торговли.
Для примера можно взять Мексику, в которой эта доля составляет порядка 15%. Во времена нефтяного обвала 1994-95 годов песо рухнул почти в два раза – с 3,38 до 6,42 за доллар, страну поразил финансовый кризис. Разумеется, помимо нефтяной составляющей на экономику влияли и высокие цены на гособлигации, отток инвестиций и прочие последствия не самой умной государственной политики, но и без этого тренд понятен. Так, даже валюта Норвегии, считавшаяся некогда одной из самых устойчивых, просела под влиянием катастрофического падения нефтяных цен 2009 года. В России, как известно, доллар в том году отыграл все, что потерял за предыдущие семь лет. К слову, в монархиях Персидского залива последствия колебаний на рынке черного золота переживаются гораздо мягче, но только оттого, что их валюты привязаны к доллару.
Рубль словно привязан к баррелю невидимым поводком. Нефть падает в цене в пересчете на доллары, рубль падает вслед за ней, тоже в пересчете на доллары. Именно поэтому стоимость барреля нефти остается примерно одной и той же в рублевом выражении с некоторыми отклонениями за многолетний период наблюдений +/- 10-14% (не считая пике 2008 года). Средняя цена барреля ориентировочно равна 3400 рублей. В настоящее время этот показатель обновил пятилетний минимум до 2980 рублей, и появились основания полагать, что многолетний баланс нарушен. Ведь еще покойный Борис Немцов предлагал считать устойчивой отметку в 3600 рублей, а воды с тех пор утекло немного. Но встает вопрос о причинах сдвига в таком, казалось бы «фундаментальном» показателе.
Этот вопрос пока не выносится на публичное обсуждение, наверное, оттого, что это равновесие всегда казалось незыблемым. На нем строили бюджетные планы, которые, скорее всего, скоро придется пересматривать. Более того, увеличивается плечо рычага валютного обмена. Нехитрый пересчет показывает, что если даже достигнутое равновесие перестанет смещаться вниз, то при «возможно ожидаемых» $35 за баррель, мы получим курс 85 рублей за доллар. Но ведь никакой гарантии стабилизации рублевой цены бочки нефти нет. Если она упадет, то курс рубля спикирует еще сильней.
Несложно догадаться, какие факторы обеспечивают эту тенденцию. Они те же самые, что и во всем остальном мире: санкции, контрсанкции, бегство капиталов, отток инвестиций (если не принимать всерьез победоносные реляции об «инвестициях» с оффшорных счетов российских же бенефициаров), падение финансовых рейтингов, отлучение от зарубежных кредитов. Ведь в той же Норвегии валюта за год обесценилась относительно доллара лишь на треть, в Австралии на четверть, и только в России поставлен рекорд в 67%. Хуже только в Венесуэле, 68,5%, но там причины очевидны. В России же пока не дошло до закрытости экономики от внешнего мира и таких жестких политических решений, однако показатели почему то практически те же самые. Хотя в венесуэльском бюджете примерно 95% доходов – именно от продажи нефти, значит, курс местной валюты упал относительно слабее в разрезе такой зависимости.
В 2013 году премьер Дмитрий Медведев в интервью бразильскому каналу Globo мечтательно заявлял о том, как было бы хорошо снизить долю углеводородных доходов исполняемого бюджета до 25%. Но за истекшие два с половиной года никакой диверсификации экономики так и не произошло. Нефть и газ по прежнему «весят» 53% поступлений в казну. Считать, что это положение изменится лишь при помощи громких программных заявлений, по меньшей мере наивно.
Если равновесная рублевой стоимости барреля продолжит катиться вниз, рубль обновит такие исторические минимумы, которых он достигал, пожалуй, только в первой половине 90-х. Конечно, это случится не в одночасье, ведь еще есть определенное пространство для маневра, расчищаемое валютным молотом, которым размахивает председатель Центробанка. Но, как уже отмечалось, постоянно жить на искусственных вливаниях невозможно. Не говоря уже о том, что будет полностью провалена избранная стратегия инфляционного таргетирования.
На Международном банковском конгрессе 2014 года по поводу этой стратегии очень мудро выразился Джейкоб Френкель, бывший управляющий Банка Израиля, в свое время сбрасывавший инфляцию в этой стране с 300% до 3%. Он перечислил составляющие успеха. Для сбивания ценового роста «необходимо, чтобы была эффективная бюджетно-налоговая система, развитые рынки, чтобы был гибкий обменный курс. Без этого ничего не получится. Нужны инструменты денежно-кредитной политики, нужно их правильно использовать, а банковская система должна быть здоровой и сильной. Вы должны быть интегрированы в мир. Соответственно необходимо, чтобы работали рынки капитала. И еще очень важно, чтобы экономика была гибкой».
Интегрирована ли Россия в мир со своим импортозамещением? Обладает ли здоровой банковской системой? Эффективна ли наша бюджетно-налоговая система в условиях постоянного пересмотра бюджетных планов? Ответ на все эти вопросы один, и он не обрадует россиян.
Виктор Думченко, специально для «В кризис.ру»
