От толпы спасает вертолёт
В последнее десятилетие «покраснение» Латинской Америки считается общим местом. Венесуэла Уго Чавеса, Боливия Эво Моралеса, Эквадор Рафаэля Корреа, Бразилия Лулы да Силвы и Дилмы Руссеф, Уругвай Хосе Мухики, Парагвай Фернандо Луго, Никарагуа Даниэля Ортеги, Аргентина четы Киршнер, с недавних пор Перу Ольянты Умалы… Проще перечислить страны, где правые сумели остановить социалистов – Колумбия Альваро Урибе и Мануэля Сантоса, Чили Себастьяна Пиньеры, Мексика Фелипе Кальдерона. Возможно, через две недели к этому списку прибавится Гватемала, если отставной генерал Отто Перес Молина подтвердит во втором туре свою победу в первом.
Степень левизны латиноамериканских лидеров заметно разнится. Чавес, Моралес и Корреа считаются наибольшими радикалами. Бразильских и аргентинских президентов относят к довольно умеренным. Но наибольшие достижения, пожалуй, могли бы предъявить именно супруги Киршнер.
Новейшая история Аргентины отсчитывается с декабря 2001 года. Застарелые экономические неурядицы обернулись сокрушительным обвалом и социальным взрывом. Амбициозные расчёты министра экономики Доминго Кавальо (кстати, чуть не ставшего в 1998 году консультантом российского правительства) укрепить национальную валюту привязкой к курсу доллара, обернулись тотальной неконкурентоспособностью промышленности и бегством капиталов. Спешно рассчитываясь с внешними кредиторами, правительство президента Фернандо де ла Руа заморозило выплаты зарплат и пенсий.
Улицы Буэнос-Айреса запрудили возмущённые толпы. Попытка применить силу закончилось бегством де ла Руа на вертолёте из президентского Розового дворца. Аргентинский коллапс 2001-го наглядно показал несостоятельность «монетарного фетишизма», игнорирующего производственную составляющую экономики. Тем более в странах с относительно слабой валютой, без должного обеспечения реальными активами.
Де ла Руа представлял партию аргентинских социал-либералов – Гражданский радикальный союз (UGR). Радикалы известны приверженностью демократическим принципам. Их лидер Рауль Альфонсин-старший в 1983 году первым в Латинской Америке решился привлечь к судебной ответственности руководителей прежних военных режимов и армейских карательных служб. В то время это было по-настоящему мужественным шагом (в отличие от последующих шоу типа преследования Пиночета). Но вопиющая экономическая некомпетентность обрекла UGR на поражение. На выборах 2003 года конкурировали бывший президент Карлос Менем и провинциальный губернатор Нестор Киршнер.
Перон всегда останется
Показательно, что и Менем, и Киршнер происходили из одного политического лагеря – Хустисиалистской партии (PJ; justicia – по-испански «справедливость»). Партию создал в 1947 году генерал Хуан Доминго Перон. Дважды – в 1940-1950-х и в середине 1970-х он был президентом Аргентины. Что интересно, ближайшими соратниками Перона были его жёны Эвита и Исабель (она же Мария Эстела). Первая являла собой харизматичную «мать нации», вторая после смерти мужа заступила на президентский пост.
В молодости Перон служил в муссолиниевской Италии и проникся идеями фашистского корпоративизма. Его режим совмещал эти черты с латиноамериканским каудильизмом. Получалась гремучая, но эффективная смесь авторитарно-популистского характера. Демократические институты формально сохранялись, хустисиалисты-перонисты соперничали с либералами-радикалами на регулярных выборах. Но подпольная террористическая организация ААА («Антикоммунистический альянс Аргентины») всегда стояла на страже. Её шефа Эдуардо Альмирона инструктировала лично Исабель Перон. Экономическая политика Перона включала перераспределительные социальные программы и в значительной степени опиралась на традиционно развитую в стране теневую экономику.
После смерти генерала Исабель стала первой в истории женщиной-президентом. Но продержалась она меньше двух лет. Перонистское государство было завязано на личность основателя и без него сразу пошло вразнос. В марте 1976-го переворот привёл к власти хунту генерала Хорхе Виделы.
Военные правительства сменяли друг друга семь лет. Они покончили с парламентскими играми, запретили и радикалов, и перонистов, гражданский террор ААА заменили государственным террором армейской «службы информации». Экономическим чудом, однако, они не прославились, хотя по методам правления порой сравнивались с Пиночетом. Между прочим, чилийско-аргентинские отношения были весьма напряжены, произошло и вооружённое столкновение, в котором отлично подготовленная чилийская армия наголову разбила аргентинскую. Следующая военная авантюра – попытка захвата Фолклендских островов, вылившаяся в англо-аргентинскую войну – стала фатальной для военного режима в Буэнос-Айресе. Генералам пришлось уйти. (Именно Аргентина 1983-го открыла историческую «волну демократизации», захлестнувшую сначала Южную Америку, затем СССР и Восточную Европу, потом Африку, а ныне докатившуюся до арабского мира. При всей кардинальной несхожести конкретных ситуаций.)
Перонисты и радикалы мгновенно возродились. Эти партии оставались востребованы определёнными социальными слоями: первые – «теневиками» и рабочими, вторые – предпринимателями и интеллигенцией. Но если UGR в принципе остался самим собой, то PJ прошла зигзагообразную эволюцию. Нынешних аргентинских хустисиалистов никак не назвать политическими наследниками Перона. Хотя по инерции и ради престижа они ещё апеллируют к этому имени.
Лихой прорыв девяностых
В 1989 году хустисиалист Карлос Менем победил на президентских выборах. Экономическая ситуация была, если можно так выразиться, уже привычно критической. Либералы из UGR не могли удержать ситуацию, не решаясь ни на закручивание гаек по-военному, ни на реальный отпуск хозяйства в свободное плавание. В результате годовая инфляция в 5 тысяч процентов, ежегодное на протяжении десятилетия однопроцентное сокращение ВВП и пятипроцентное падение инвестиций, 35-миллиардная утечка капиталов за рубеж, более половины населения без официальной работы… Энергичный выходец из семьи сирийских мусульман, перешедший в католичество, фанатичный приверженец даже не столько Перона, сколько его первой жены Эвиты, «духовного лидера нации», шёл к власти на безудержном популизме. Вполне в перонистском духе.
Однако придя к власти, Менем повёл неолиберальные реформы. По рецептам МВФ их осуществлял тот самый Кавальо, которого через двенадцать лет готовы были порвать на улице.
Либерализация цен и зарплат, приватизация промышленности, транспорта, энергетики, беспощадное удушение инфляции и урезание социальных расходов – такова была экономическая политика аргентинских властей 1990-х годов. Но в Аргентине эти годы если и называют «лихими», то в положительном смысле. «Хоть похоже на Россию, только всё же не Россия» — экономический рост достиг тогда 8 процентов в год, инфляция упала до нуля, золотовалютные резервы превысили 30 миллиардов долларов. Либерализацию экономики тоже можно проводить по-разному.
Отбыв в Розовом дворце два срока, Менем триумфально ушёл в 1999 году. По личной популярности из всех аргентинских правителей он уступает только Перону. Вернувшиеся к власти радикалы, как водится, арестовали его, предъявив незаконную торговлю оружием. Однако экономический курс продолжили прежний, оставив на министерстве экономике Кавальо.
Этому типичному буржуазному спецу было безразлично, какую партию обслуживать. «Головокружение от успехов» помешало ему заметить резкую перемену обстановки. Монетарные реформы к тому времени уже сделали своё дело. Теперь требовалась целенаправленная промышленная политика, стимулирование производственного бизнеса, причём адаптированное к специфическим аргентинским условиям, к громадному теневому сектору. Но Кавальо не увидел нужды в быстрой переориентации. Он продолжал курс 1990-х («Ведь налицо блестящие макроэкономические результаты!») и привёл к дефолту, уличным побоищам, падению правительства.
Страна довольно долго отходила от далеко не целительного шока декабря 2001-го. Власть вернулась к PJ. Но теперь это была уже третья реинкарнация перонизма. После «фашизма-лайт» 1940-1990-х и неолиберализма 1990-х партия предстала в социал-демократическом облике.
«Розовая» политика из Розового дворца
Нестор Киршнер, как и Менем, происходил из эмигрантов (что вообще характерно для Аргентины). Но не ближневосточных, а европейских – отец швейцарец, мать хорватка. Опять-таки, как и Менем, по образованию он был юристом. Подобно тому же Менему, имел проблемы с властями во времена хунты. Состоял в той же партии, поддерживал ту же политику. И так же принял власть в момент острого кризиса. Много сходств, но дальше различия.
Экономическому неолиберализму Киршнер противопоставил интервенционизм кейнсианского толка – стимулирование спроса за счёт государственных ассигнований, допущение контролируемой инфляции, социальные программы, направленные на снижение безработицы. Приватизационные процессы были приостановлены, но не последовало и ренационализаций. При этом как государственные, так и частные предприятия загружались правительственными заказами. В общем, достаточно типичная социал-демократическая политика в умеренном варианте. Она возымела действие, экономика стабилизировалась и постепенно вышла на подъём.
Киршнер активно менял административные и судейские кадры, расставляя вместо консерваторов своих единомышленников. Он возобновил судебные преследования военных за репрессии хунты, свёрнутые при Менеме. Обнародовал факты укрывательства нацистов при Пероне и после него. Демонстрировал солидарность с Чавесом, выступал за развитие отношений с кастровской Кубой. Боролся против культурного консерватизма и традиционализма, внедрял политкорректность. Всё это в совокупности в целом поддерживалось большинством населения, но возмущало большинство членов партии Киршнера. Тогда он вместе с женой и соратником Кристиной создал партию «Фронт за победу» (FPV). Она и стала его политической опорой, продолжая тенденцию «левого перонизма».
В 2007 году Кристина Фернандес де Киршнер сменила на президентском посту своего мужа (скончавшегося три года спустя). Подобные рокировки, как видим, вписываются в аргентинскую политическую традицию. Аллюзии, связанные с четой Перон, способствуют росту популярности. Она принимала страну в лучшем состоянии, нежели её предшественники. Годовой рост ВВП составлял без малого 9 процентов, безработицы снизилась до небывалого в Аргентине 8,5-процентного уровня, к тому же была сведена инфляция. Внутреннее энергопотребление полностью обеспечивается национальными нефтегазовыми ресурсами (однако без экспорта). Снижались налоги, увеличивались социальные выплаты – таким образом расширялся внутренний спрос, активизировались рыночные обороты. Кейнсианские методы «розовой» социал-демократии в 2000-х оказались столь же ко времени и к месту, что и монетарные в 1990-х.
Даме пришлось быть жёстче
Кристина Киршнер в полной мере продолжала политику мужа. Хотя ей уже пришлось мыть посуду после социал-демократического пикника – наступил 2008 год. Парадоксальным образом женщине довелось проявлять жёсткую сторону социалистической политики, тогда как Нестор Киршнер мог позволить себе завоёвывать популярность мягкой стороной.
Правительству установило повышенные экспортные пошлины на вывозимую сельхозпродукцию. Это привело к конфликту с мощными фермерскими объединениями, вплоть до уличных столкновений. Острое противоборство завязалось вокруг национализации частных пенсионных фондов. Правительство явно вознамерилось использовать аккумулированные там средства в качестве своего «стабфонда». Предполагается, что именно таким образом были изысканы средства для кредитования производств и сохранения рабочих мест. Правительство провело также «точечную» национализацию некоторых объектов, приватизированных при Менеме, особенно в авиастроительной отрасли. Через специальное управление ужесточился госконтроль над СМИ. Новый законы о партиях стимулировал укрупнение и затруднил создание новых политических организаций.
Все эти шаги вызвали в обществе негативную реакцию. Особенно в среднем классе, вообще склонном поддерживать UGR. Политика Кристины явно отражала сближение с Чавесом, что отнюдь не вызывало единодушной поддержки в стране. Уличные акции оппозиции побудили Киршнер вспомнить истоки перонизма. Она обратилась за поддержкой к социальной базе PJ, организованной в профсоюзы. И получила её, вплоть до уличных нападений профактивистов на оппозиционеров.
Кроме того, социальные ассигнования правительства сделали своё дело. Кризис удалось пройти без катастрофических потерь. Дополнительный прилив сочувствия президенту и его партии вызвала недавняя кончина Нестора Киршнера. С учётом всех названных факторов разгромная для оппозиции победа Кристины Киршнер становится объяснимым.
К этому надо добавить деморализацию её противников. Левые социалисты, выдвинувшие Эрмеса Биннера, хотя их кандидат и вышел на второе место, не могут возглавить оппозиционный фронт – Киршнер уязвима для критики справа, а не слева. Радикалы до сих пор отягощены грузом времён де ла Руа. Автономистские устремления другого кандидата-губернатора Альберто Родригеса Саа не представляются актуальными. Не удалась и попытка бросить вызов изнутри перонистского движения – за бывшего президента Эдуардо Дуальде (предшественник Нестора Киршнера) проголосовали в десять раз меньше избирателей, чем за нынешнего президента.
Но, кстати, шесть лет назад на выборах в сенат с Кристиной Киршнер сталкивалась Хильда Дуальде. Она тоже тогда проиграла, но супружеский тандем в перонистской оппозиции налицо. А это в аргентинской политике многое значит.
