В ночь на 1 октября 1950 года в Ленинграде был расстрелян секретарь ЦК ВКП(б) Алексей Кузнецов. Вместе с ним казнили пятерых высокопоставленных чиновников Ленинградского обкома и горкома. Так прозвучал 70 лет назад аккорд «Ленинградского дела». Включавшего ещё два десятка расстрелов, две сотни арестов, процессов и сроков. Погром продолжался ещё два года. А ещё через два «жертвы» были реабилитированы. Три года назад на Левашовском мемориальном кладбище им поставлен памятный знак.

Знаменитое «Ленинградское дело», по сию пору считается чуть ли не самым загадочным из всех сталинских показательных процессов. Хотя на самом деле особых загадок в нём не было. Обычное столкновение бюрократических группировок, побоище за кресла и ксивы. Но расцвеченное в мрачные тона, осложнённое каннибалистскими нравами того времени. Ибо там вам было не тут.

Раскрутка стартовала в самом начале 1949 года. В ЦК ВКП(б) поступила анонимка. Сообщавшая о фальсификациях при подсчёте голосов на Ленинградской объединённой областной и городской партийной конференции, прошедшей под занавес 1948-го. «Как такое оказалось возможным в славной партии Ленина–Сталина?!» –  поражался автор. Имя этого славного партийца осталось неизвестным истории.

Вообще-то такого рода анонимки обычно летели в корзину. «Четыре миллиона доносов» – миф задним числом. Каратели не нуждались в быдлопомощи и сами знали, кого брать. Ход давался лишь нужным доносам – на людей, уже предназначенных к экзекуции. Мало кого интересовали и реальные результаты каких-либо голосований. Все подсчёты производились заранее, цифры оглашались нужные. Тем более на выборах партийных, да ещё во втором городе страны.

Но именно в этом случае решили тщательно разобраться. В город Ленина направился десант партконтроля. На предмет выявления нарушений ленинских норм партийной жизни. Таковые нарушения действительно нашлись. Обнаружилось, что четыре делегата голосовали против кандидатуры первого секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) и пятнадцать – против второго секретаря Ленинградского горкома. А в протоколе-то стояло «единогласно»!

Начались суровое принуждение к самокритике. Первый огонь сосредоточился на председателе счётной комиссии партконференции Александре Тихонове. Но быстро переместился на мишени крупнее. Ритуалу подверглись председатель Ленинградского горисполкома Пётр Лазутин, затем второй секретарь горкома Яков Капустин, а потом и сам хозяин города первый секретарь Пётр Попков. Жульничество в счётной комиссии Попков объяснял тем, что «до сих пор» не знает вопросов философии и литературы. В этом, кстати, просматривался намёк: не те ли виноваты, кто поставил на такую важную должность такого необразованного секретаря? Но пока, в январе, «Ленинградское дело» ещё оставалось всего лишь ленинградским. До московских небожителей волна поначалу не дохлёстывала.

Столь вопиющие подтасовки (это вам не насквозь прозрачные выборы под руководством Памфиловой) не могли не вызвать следующих вопросов. Уже по части других нарушений. Которые тоже обнаружились тут же. Вскрылись злоупотребления вокруг проводимой в Ленинграде Всероссийской ярмарки. Оказалось, городские партийные руководители превратили её во Всесоюзную. В обход ЦК ВКП(б) и Совмина СССР! Как минимум самоуправство, если не больше. Причём не только регионального обкома и исполкома, но и Совмина РСФСР – ярмарку ведь спроектировали там, санкцию давал председатель Михаил Родионов. В таких обстоятельствах партконтролем не обойтись. Компетентные органы засучили рукава и принялись за дело всерьёз.

15 февраля было принято постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «Об антипартийных действиях члена ЦК ВКП(б) т. Кузнецова А. А. и кандидатов в члены ЦК ВКП(б) тт. Родионова М. И. и Попкова П. С.» Всех троих попросили с занимаемых должностей. Почему Родионов и Попков, понятно. Но почему Кузнецов? Только потому, что перебрался в Москву из Ленинграда, оставив на прежнем хозяйстве Попкова?

Секретарь ЦК ВКП(б), член Оргбюро, начальник кадрового управления – он вроде бы не имел непосредственного отношения ни к подтасовкам на конференции, ни к аферам на ярмарке. Его блестящая партийная карьера смотрелась как образец для новой генерации коммунистов. Буквально несколько дней назад 44-летний Кузнецов причислялся к самым перспективным партийным руководителям всесоюзного уровня. За что же его? Вот за это самое.

Объяснение последовало с самого высокого уровня. Через неделю, 22 февраля, перед объединённым пленумом Ленинградского обкома и горкома партии выступил член Политбюро секретарь ЦК ВКП(б) Георгий Маленков. Который раскрыл ленинградским коммунистам глаза на тех, кому они годами позволяли руководить собой. Смольный при этом был оцеплен группой вооружённых боевиков Министерства госбезопасности (МГБ). По итогам заседания Кузнецов, Родионов, Попков и Капустин объявлялись членами «антипартийной» группы. Попков и Капустин признались в этом не сходя с места, прямо на пленуме.

Дальше стало ещё интересней. К делу подключился лично министр госбезопасности Виктор Абакумов. Близкий друг товарища Кузнецова. «Антипартийцам» немедленно преподнесли целый букет контрреволюционных и антисоветских деяний. Прежде всего заговор и шпионаж. (Шпионил Капустин – в пользу Великобритании).

Начались аресты. Понятно, что не только вышеназванных партгосаппаратчиков. К 1952 году у них набралось ― по разным подсчётам ― от полутысячи до двух тысяч подельников. Это были в основном мелкие функционеры и члены семей. Не только в Ленинграде. Ведь всего за два года, с 1946-го по 1948-й, согласно победоносному докладу самого же Попкова, на руководящие должности разных уровней были пристроены 12 тысяч ленинградских чиновников. Из них восемь сотен ― в руководство Москвы и других крупных областей.

В следующие два года, к концу 1950-го, верхушка «питерских варягов» была грубо срезана. 186 человек получили лагерные сроки. Двое умерли в тюрьмах. 26 крупных партийных функционеров расстреляны.  Первым номером в расстрельном списке шёл Алексей Кузнецов.

Понятно, что никого по большому счёту не интересовало, сколько там делегатов голосовали против первого или второго партсекретаря. Как и происходящее на ярмарке при распродаже залежалых неликвидов. Если что-то и украли, то с кем не бывает. Но процесс пошёл задолго до анонимного доноса.

12 марта 1946 года член Политбюро секретарь ЦК ВКП(б) Андрей Жданов перебрался с поста первого секретаря Ленинградского обкома и горкома на пост председателя Совета Союза Верховного Совета СССР. Соответственно, из Ленинграда в Москву.

Жданов позиционировался как главный победоносец Ленинградской блокады. А также как главный идеолог ВКП(б). Если не мирового коммунистического движения. Ну, после Сталина, конечно. Но сам Сталин не раз называл Жданова своим «заместителем по партии».

Ещё в гражданскую войну Жданов уделял особое внимание пропаганде и цензуре. В партийной иерархии двигался в основном по линии агитпропа, лишь изредка отвлекаясь на финансы и торговлю. Возглавлял Нижегородский крайком, потом сменил убитого Кирова на Ленинградском обкоме-горкоме. С 1934-го – секретарь ЦК, с 1939-го – член Политбюро, куратор агитпропа. Соавтор Большого террора: телеграмма «считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост наркомвнудела» подписана «Сталин, Жданов». Составлял арестные разнарядки, визировал расстрельные списки, лично выезжал на места командовать репрессиями. «Моральная тягота разрядилась» – так высказался Жданов о кровавой чистке в Уфе.

Серьёзный человек, короче. После войны плотно занялся философией и литературой. Не то что простоватый Попков. Так и понятно: сын инспектора народных училищ не чета сыну столяра.

Первые послевоенные годы были периодом своеобразного распутья. В партийно-государственной номенклатуре складывались две линии. Одна из них предполагала определённую, условно говоря, как бы типа нечто вроде… «либерализации». Суть состояла в том, чтобы передвинуть центр власти от партии к государству. Это усиливало в обществе начала прагматизма и здравого смысла. В сталинском окружении эту тенденцию продвигали Маленков и Лаврентий Берия. Сигналы такого рода временами подавал сам Сталин. Особенно в беседах с иностранцами. Например: «Разница лишь в том, что одни состоят в партии, а другие нет. Но это разница формальная». Или: «Мы далеко не уйдём, если будет говорить об империализме и тоталитаризме. Лучше согласимся, что есть две системы, одобренные народами».

Другая линия была нацелена на верховенство ВКП(б), сохранение партократии и идеократии, ужесточение централизма и репрессий. Флагманом коммунистических догматиков выступал Жданов. Он был категорическим противником любых отступлений от идеального 1937-го. Инициированное Ждановым постановление «О журналах «Звезда» и «Ленинград», директивы касательно «наступления на философские диверсии идеализма» и т.п. касались отнюдь не только гуманитарных сфер. Кто грамотный, понимали.

Преувеличивать значение этих различий не следует. Бериевцы-маленковцы не мыслили государства без правящей и единственной партии. Только видели её больше на подхвате у своих администраторов и хозяйственников-технократов. Ждановцы не собирались упразднять министерства и исполкомы. Только заботились об их неуклонном подчинении партаппарату. Уклоны здесь были недалеки, да и вслух редко оглашались. «И в центре жирный Маленков, похожий на вурдалака, ждущего кола»… «Мне б свинцовую горошину от того секретаря» – а это о Жданове. Велика ли разница? Но всё же она была. И команды вокруг боссов собирались разные.

Жданов, водворившись возле Сталина, явно возмечтал стать его преемником. Для неуклонного продолжения сталинского курса. Хорошо оно или плохо, сказать сложно. С одной стороны, это обрекало на голод и террор. С другой очевидно: стань Жданов у кормила, в СССР случилась бы Венгрия. Может быть, даже раньше 1956 года. И подавлять было бы некому. Вряд ли Мао Цзэдун тогда такое бы потянул.

Естественно, артикулировать планы преемства было смертельно опасно. Сталин стирал в порошок за одно подозрение в таких мыслях. Но резоны у Жданова имелись. Сталин явно благоволил ему. И не только ему.

Жданов начал активно собирать собственную команду. Таких же оголтелых, как сам. Опираясь в первую очередь на преданных ленинградских товарищей. Из которых самым далеко идущим и на всё способным был Кузнецов. Уже в марте 1946-го ставший секретарём ЦК по организационно-кадровым вопросам. В результате приверженцы ждановской линии рассаживались в руководящие кресла по всему Союзу.

52-летний Жданов внезапно умер в элитном доме отдыха 31 августа 1948 года. Модель советско-российской истории, потенциально связанная с этим именем, не была реализована. Зато открылась вакансия лидера догматично-тоталитарных сил.

На эту вакансию – не гляди, что молодой да ранний – тут же выдвинулся Кузнецов. Как орговик и идеолог. Одесную и ошуюю расположились председатель Госплана СССР Николай Вознесенский и предсовмина РСФСР Родионов.

Вознесенский был тесно связан с ленинградской группой, в 1937-м служил зампредом Ленгорисполкома. Его сестра была арестована в 1937-м, освобождена личным вмешательством Жданова и возвращена в партаппарат. Один из крупнейших советских хозяйственников, член ГКО военных времён, Вознесенский отличался уникальным марксистским догматизмом. Он прославился курсом тотальной милитаризации планового хозяйства и крайне жестокой позицией во время послевоенного голода. Родионов напрямую не относился к ждановскому гнезду, но полностью разделял его идеи и планы.

Все они, как и Попков, и Капустин, и Лазутин, принадлежали к одной номенклатурной генерации. Поднявшиеся в 1930-х, проявившиеся в войну. Никогда не знавшие ничего, кроме сталинизма. Машиноподобные в исполнении директив. Всем обязанные идеологической ждановщине. Некоторое подобие путинских «сорокалетних менеджеров» на губернаторских постах.

Сталину эта «питерская команда» одно время нравилась. Назначая временных заместителей, он ставил не только «Жданова по партии», но и «Вознесенского по государству». Но вставал вопрос: как же так? Ведь кроме этих пацанов (по тогдашним партийным меркам) у него имелись надёжные, десятилетиями боёв проверенные кадры. Тот же Берия. Тот же Маленков. Они-то куда делись? Почему фишку упустили?

Нет, никуда они не делись и ничего не упустили. Просто Сталин был весьма охоч до схем и рокировочек, умел продуктивно стравливать сподвижников. А тут такой прекрасный случай. Старые зубры против молодых волков. Вот потеха-то. При том, что именно «старики» (на три-четыре года старше) Берия с Маленковым были склонны к некоему модернизаторству. Кузнецов и Вознесенский, подобно Жданову, были большими сталинистами, чем сам Сталин.

Между тем, «дни удалого зверья» шли к безвозвратному концу. За ношение будёновки можно было и в каталажку угодить. Такие, как Берия и Маленков, это осознавали. Обдумывали – не более, но хотя бы обдумывали – нечто вроде если не НЭПа, то хозрасчёта. В интересах социализма, конечно. Под неусыпным контролем, конечно.

Сталинской старой гвардии «питерская» молодёжь ждановской закалки противопоставляла задорный гонор. Как же – они спасли Ленинград. Их стальная стойкость не дала разрушить бастион ленинизма. Знать, им и власть в руки. После кончины вождя. Что может статься.

Уж на что был зверюгой Жданов, но и он уступал в жестокости Кузнецову. По рассказам очевидцев, в страшную зиму 1941 года Жданов добился разрешения материально поддержать работников закрывшихся предприятий Ленинграда. Совнарком специальным постановлением от 17 декабря разрешил выплачивать им зарплату из расчёта среднего заработка. Вероятно, не гуманизм, а прагматизм двигал Ждановым ― так он смог сохранить хотя бы часть живой рабочей силы. Но хоть кого-то этим спас.

Кузнецову не приходило в голову такое расточительство. Он повёл с этим постановлением борьбу. В прямом смысле – не на жизнь, а на смерть. Не свою, конечно. Уже в феврале 1942 года на бюро обкома было принято другое постановление. «Об устранении недочётов в оплате рабочих, инженерно-технических работников и служащих на предприятиях, временно переведённых на консервацию». По этому поводу Кузнецов заявил: «По-моему, нужно озаглавить: не об устранении недочётов, а об извращении в оплате… Один больной, другой больной, третий не может и т.д., а за этой слабостью скрывается нежелание работать».

Короче, люди не машины, и жалеть их нечего. Это машины трудно заменить, если сломаются, а людей-то полно.

Потом, уже после Победы, гордо выступал Кузнецов, восхваляя подвиг ленинградцев. Договорился до того, что главной целью Гитлера в войне Ленинград и был. А ленинградцы (с ним во главе, ну ещё немного со Сталиным) спасли весь советский народ… В общем, победа вскружила голову.

Номенклатурные амбиции далеко заводили кузнецовскую группу. Даже дальше завещанного Ждановым. Чего стоили размышлизмы насчёт того, что русским – в смысле, прописанным в РСФСР – нужна своя компартия! Со столицей, разумеется, в Ленинграде. Одной ВКП(б) мало. В ней Кузнецов всего лишь секретарь ЦК, как какой-нибудь Сталин. А в КП РСФСР может стать и первым секретарём.

Алексей Александрович был человеком необразованным. Хоть и заведовал в молодости избой-читальней. Не то, что высшего, средне-специального образования не имел. Все доклады за него писала жена-учительница. Собственные познания Кузнецов почерпнул исключительно на партслужбе. Познания несложные: партия, и только партия, за всех решает, как жить – поэтому партии принадлежит вся власть, и только вся.

Но применить с толком даже эти скромные соображения он не умел. Ведь идея российской компартии – выгодная лично ему и его чиновному клану – по сути вела к разрушению ВКП(б). Которая по факту и была российской. Со столицей в Москве. Во главе со Сталиным. Так что, если понимать буквально, обвинение в антипартийности не такая уж фальсификация.

Когда в 1990 году Горбачёв позволил учредить КП РСФСР, развал КПСС пошёл стремительным темпом. Грозное Политбюро превратилось в беспрерывно грызущийся сходняк местных секретарей. Может быть, реализация кузнецовского проекта и помогла бы в избавлении от партократии. Но он-то не для того задумывал.

Что, однако, можно поставить в заслугу ждановско-кузнецовской группе, так это постановление Ленгорисполкома от 13 января 1944 года. Двадцать улиц и площадей вернулись к своим нормальным именам. Проспект 25 октября снова стал Невским, улица 3 июля – Садовой, Советский проспект – Суворовским, проспект Красных командиров – Измайловским, Красная площадь – площадью Александра Невского, площадь Урицкого – Дворцовой, набережная 9 января – Дворцовой, Республиканский мост – Дворцовым… «Прежние наименования тесно связаны с историей и характерными особенностями города и прочно вошли в обиход населения, в силу чего обеспечивают нормальные внутригородские связи», – говорилось в постановлении за подписью Попкова.

Этот документ, по-своему действительно исторический (ничего подобного нигде более в то время не совершалось), задним числом сделался поводом для политических спекуляций. Дескать, Кузнецов и его команда были русскими патриотами, по крайней мере, национал-коммунистами. И готовили сдвиг всей советской политики в русско-национальном направлении. Ну, как Зюганов в 1996-м: «Мы не призываем строить коммунизм! Мы предлагаем нормальную национально ориентированную политику!»

Этому нет подтверждений. Никакой идеологии, кроме ждановского палеосталинизма, группа Кузнецова не имела, а ждановщина не имела никаких национальных корней. Постановление о возврате наименований действительно мотивировалось нормальными внутригородскими связями. Не более того. Хотя спасибо, конечно.

Если и существует в «Ленинградском деле» какая-то загадка, то: почему через полгода после смерти Жданова последовала санкция Сталина на расправу с ждановской бригадой? Ведь с 1948-го был как раз взят курс на ужесточение, вполне в ждановском духе. Свирепые указы об особых лагерях, каторге за побеги и послелагерных ссылках «в отдалённые местности» (несколько ранее, в 1947-м, указ об охране госимущества на годы вперёд создал основной контингент заключённых). Убийство Соломона Михоэлса и запуск «дела ЕАК». Старт коммунизации Восточной Европы. Во всём этом «жертвы Ленинградского дела» вполне могли найти себе применение. Нисколько не хуже Берии с Маленковым.

Но в том-то и дело, что концептуальные споры роли тут не играли. В замесе сошлись вовсе не идейно-политические противники. Наоборот, единомышленники и союзники. Но непримиримо враждующие по вопросу «кто главный? кто против нас со Сталиным?» Одна бюрократическая группировка истребляла другую, вот и всё. Та деталь, что бериевско-маленковская была в основном чиновно-технократической, а кузнецовско-вознесенская по большей части партаппаратной – являлась исторической случайностью.

Первым арестовали Капустина – 28 июля 1949-го. 5 августа был арестован управделами обкома Филипп Михеев. Кузнецова, Родионова, Попкова и Лазутина взяли в кабинете Маленкова 13 августа. Вознесенского – последним из верхушки, 27 октября.

Параллельно велась оперативная работа со вторым эшелоном. 23 июля бывшие сослуживцы надели наручники на своего отставного генерала – бывшего начальника Горьковского управления МГБ Петра Кубаткина, считавшегося «рукой Кузнецова в органах». 6 августа арестовали армейского генерала Николая Соловьёва, организатора «Дороги жизни», затем секретаря Крымского обкома. 2 сентября арестовали второго секретаря Ленинградского обкома Георгия Бадаева. 12 октября – председателя Госплана РСФСР Михаила Басова (должность была слишком созвучна Вознесенскому и Родионову). Прошла коса и по близлежащим регионам, руководство которых было административно связано с ленинградским партийным начальством: взяли первого секретаря Ярославского обкома Иосифа Турко, председателя Новгородского облисполкома Михаила Сафонова. Не избежали ареста брат и сестра председателя Госплана – профессор ЛГУ, министр просвещения РСФСР Александр Вознесенский и первый секретарь Куйбышевского райкома Ленинграда Мария Вознесенская.

Чистили именно и только партийные ряды. Беспартийных репрессии практически не коснулись. Также Берия и Маленков вывели из-под удара кадры хозяйственного руководства, особенно ВПК. Госплан являл собой учреждение скорее партийное; директорам малосимпатичное. А вот партийно-идеологическую среду приводили в повиновение жестоко.

Кузнецова приятель Абакумов допрашивал лично. Пыточные методы применили не только к нему. Через избиения прошли десятки обвиняемых. Из них выбивали признания в антипартийной деятельности, в «ленинградском заговоре» против московского ЦК. Это не говоря о мелочах вроде фальсификации и ярмарки. Затребованного в основном добились. И только одного не удалось получить всей ораве костоломов-следователей: намерения сдать Ленинград немцам не признал ни один.

Многое пришлось претерпеть и родственникам. Но далеко не всем. Министр лёгкой промышленности СССР Алексей Косыгин был женат на кузине жены Кузнецова. Но «Ленинградское дело» не помешало его карьере (увенчавшейся при Брежневе председательством в союзном Совмине). Хотя взыскание по партийной линии Алексей Николаевич всё-таки получил. За попустительство.

Судебный процесс над «центральной группой» проходил в Ленинградском доме офицеров. Много времени он не занял. Всего два дня, 29–30 сентября 1950 года. Вердикт был готов заранее. Сомневаться в этом не приходилось: 12 января 1950-го Президиум Верховного Совета СССР спешно восстановил смертную казнь, пафосно отменённую в 1947-м. Специально для данного дела.

Приговор был оглашён в час ночи 1 октября 1950 года. Через час Кузнецов, Вознесенский, Родионов, Попков, Капустин и Лазутин были расстреляны и похоронены на Левашовской пустоши. 27-го, 28-го и 30 октября в рамках «Ленинградского дела» состоялись процессы в Москве. По итогам расстреляли ещё двадцать человек. В том числе Бадаева, Басова, Сафонова, Кубаткина, Соловьёва, Александра и Марию Вознесенских, бывшего председателя Леноблисполкома Илью Харитонова, секретаря исполкома Ленсовета Алексея Бубнова, бывшего председателя Леноблплана Андрея Бурилина, генерала береговой службы Александра Вербицкого.  И даже контр-адмирала Петра Бондаренко, в Ленинграде и партаппарате не замеченного, но связанного с Соловьёвым.

В лагеря отправили почти две сотни чиновников. Особое место среди них занимали Михеев, Турко и заведующая отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов Ленинградского обкома Таисия Закржевская. Получил срок и Тихонов, с чьей счётной мухлёвки всё и началось. К длительному заключению были приговорены первый секретарь Карело-Финской парторганизации Геннадий Куприянов и председатель республиканского Совмина Вольдемар Виролайнен. Важные для следствия показания на Куприянова давал его ближайший сподвижник – второй секретарь республиканского ЦК Юрий Андропов.

Всего в 1950 году по политическим обвинениям смертные приговоры получили 475 человек, лагерные – почти 55 тысяч. Персонажи «Ленинградского дела», как видим, составляют в первом случае считанные проценты, во втором – десятые доли процента. Но вспоминают в основном их.

Марксистские идеократы были разбиты наголову. Прагматичные бюрократы торжествовали. И практически сразу отказались от всех модернизаторских затей. Корейская война обернулась новой волной сталинизации. В которой и Лаврентий Павлович, и Георгий Максимилианович приняли деятельное участие. Воплощая в жизнь идеи Жданова–Кузнецова.

А сразу после смерти Сталина, после победы над Берией и Маленковым, бывший троцкист Хрущёв пошёл на реабилитацию «честных ленинградских коммунистов». Он ведь и сам в идеалах молодости далеко от них не ушёл. Уже в 1954 году все репрессированные партаппаратчики были реабилитированы и даже восстановлены в партии. И уж на что не любили при Брежневе волюнтариста Никиту Сергеевича. Процесс реабилитации свернули тут же, как отстранили Хрущёва. Сталина вновь вознесли на пьедестал. Кости расстрелянных в Колпашево перемалывали винтами катеров. Но в том же 1979 году именем Кузнецова назвали проспект в Ленинграде.

В 2017 году на Левашовской пустоши поставили памятный знак казнённым по «Ленинградскому делу». Как жертвам сталинских репрессий. Странно, что нет там памятника самому Абакумову. Всё-таки тоже с Кузнецовым путался. Не только бил на допросе в собственном кабинете. Или хрущёвские «жертвы» не считаются?

Вот любопытно, как вспомнят потомки нынешних ленинградских варягов? Улюкаева, например. Или, если брать шире, всех поднявшихся и отвергнутых в путинском призыве. Коррупционера Гайзера, ренегата Белых, открытого правителя Абызова, хитромудрого философа Суркова… Всех «честных путинистов», ставших жертвами необоснованных репрессий. Забывших железное правило: тех, кто любит Путина, не любит даже сам Путин. И по возможности заменяет на более безликих и бессмысленных. Типа Вайно или даже Дегтярёва. Почти как Сталин. Который тоже не жаловал особо ярых сталинистов.

Анисья Папитоскина, специально для «В кризис.ру»