В июле 1994 года один из номеров либеральной газеты «Московские новости» открывался портретами Леонида Кучмы и Александра Лукашенко. Статьи не было – только крупным шрифтом: «Их не успел поздравить Ким Ир Сен». Великий вождь северокорейского тоталитарного государства умер 8 июля. Новые президенты Украины и Белоруссии избрались 10-го числа. Имена в одном ряду многое говорили о характере политических процессов, развернувшихся 25 лет назад на постсоветском пространстве. Хотя с большими преувеличениями.
Украинцы сразу применили выборы по прямому назначению
Досрочные выборы в Украине инициировал первый её президент Леонид Кравчук. Сам он был избран вроде недавно, 1 декабря 1991-го. Параллельно с Всеукраинским референдумом о независимости. Президентский срок составлял пять лет. Но не прошло и половины этого времени, как украинцы добились нового голосования. Да и сам Кравчук понимал так, что его мандат требует подтверждения.
На референдуме за независимую Украину высказались 90%. Меньше всего в Крыму – 54%. Донбасс в горячем порыве вставал под жовто-блакитное знамя: по 84% в теперешних ДНР и ЛНР. Об остальной стране нечего и говорить. Характерная деталь: месяцем раньше, на учредительном съезде сталинистской партии ВКПБ, украинская делегация возражала против слова «Всесоюзная» – мол, украинцы за такое метлой гонят, будь они даже коммунистами.
При таком настрое даже непонятно, как могли выбрать президентом недавнего секретаря по идеологии ЦК КПУ. Конечно, Леонид Кравчук говорил, будто не знал о Голодоморе и репрессиях. Не рассказывали на партучёбе. А то бы ни за что в КПСС не вступил. Но этого бы слушать не стали. Избиратели учли другое в биографии Кравчука.
В последние годы Перестройки Кравчук был уже не секретарём республиканского ЦК, а председателем республиканского Верховного Совета. На этом посту он обеспечивал реальный плюрализм от сталинистов до бандеровцев. Подчёркивал, что в этом и видит свою основную обязанность. Переговоры с Горбачёвым о Союзном договоре Кравчук вёл (не Ландсбергис же и не Гамсахурдиа), но с постоянной оговоркой: надо учитывать позиции всех украинцев, а многие из них к Союзу относятся… неоднозначно. За этим курсом – «все мы украинцы» – идеологическое секретарство постепенно забывалось. Украина была очень активна политически – и в то же время здесь не доходило до насилия Даже крайние националисты признавали в этом заслугу Кравчука.
После Августа-1991 Леонид Макарович преобразился. Была приостановлена деятельность КПУ. К председателю ВС пришла делегация бывших коллег по ЦК. Мол, как же так, без суда? «А вы хотите, чтобы вас ещё и судили?» – ответил Кравчук вопросом на вопрос. Переговоры о судьбе Союза теперь пошли с жёстких позиций: полный суверенитет, никакой подотчётности Москве. Именно Кравчук заблокировал план создать в СНГ должность генерального секретаря, которая отводилась Горбачёву. К этому склонялся даже Ельцин (хотя бы ради западных симпатий). Но Кравчук твёрдо сказал: «Нет. Содружество – не государство». А во время визита в Канаду беседовал с внуком Бандеры: «Я бывал в местах, откуда родом ваш дед. Прекрасная земля, прекрасные люди». Корреспондент националистической газеты говорил на брифинге: «Хочу пожелать своему президенту так держать, как сейчас, и со временем стать таким, какими были Иван Мазепа и Степан Бандера!» Леонид Макарович радостно и польщённо заулыбался.
Был в этом политический расчёт. Кравчук оседлал мощную национал-демократическую волну и поднялся на ней в президенты. Но было и другое – искренний национальный энтузиазм, стремление утвердить своё имя в украинской истории. Надо признать, удалось и это.
Но к весне 1994-го историческая миссия Леонида Кравчука актуальной уже не выглядела. Страну занимали другие вопросы. Экономический обвал начала 1990-х сотряс Украину сильнее, чем Россию. Чему весьма поспособствовал президентский курс.
Насколько смел и решителен был Кравчук в национальной политике, настолько же умерен, осторожен и опаслив в политике экономической. Он сделал ставку на «мягкое вхождение в рынок», регулирование, контролирование и т.п. «реформу без шока». Типа того, что предлагали в России «красные директора» или Явлинский. Результат сказался быстро. Всезатопляющая инфляция, разнос цен и доходов, распад старой промышленности без замещения новым бизнесом.
Для самого Леонида Макаровича последствия тоже оказались вполне предсказуемы. «Не знаю, в какой другой стране позволяется так говорить о президенте», – не мог он сдержать возмущения. Что ж… Украинцы действительно не преклоняются перед главами своего государства. Это испытал вовсе не один Кравчук. Уж промолчим о судьбе Януковича. Но мы только что пронаблюдали опыт Порошенко. Не принято в Украине, чтобы президенты засиживались. Пока из шестерых только один сумел прорваться на второй срок.
Этого удачливого пана зовут Леонид Кучма. Именно Леонид Данилович победил Леонида Макаровича во втором туре выборов 1994 года (а в 1999-м без особого труда одолел коммуниста Петра Симоненко). Происходил Кучма, как и Кравчук, из советской номенклатуры – только не партийной, а хозяйственной. В УССР Кучма был директором «Южмаша». В независимой Украине некоторое время возглавлял правительство при Кравчуке. И сложилась парадоксальная ситуация: недавний советский хозяйственник активно выступал за рыночные реформы. Даже пытался их проводить. С помощью вице-премьера Виктора Пинзеника, которого Егор Гайдар считал своим «двойником».
С президентом Кравчуком премьер Кучма не нашёл общего языка. После отстранения от должности он стал центром притяжения оппозиции. Вокруг Кучмы сложился своеобразный блок: рыночники-приватизаторы, выступающие за сближение с Россией и опирающиеся на Донбасс. Кравчука поддержали националисты, противники «расхищения державной собственности» с оплотом в Галиции. Эта поддержка обеспечила Кравчуку лидерство в первом туре. Но во втором 52% проголосовали за Кучму.
«Я проиграл», – лаконично признал Кравчук. «Мы все отдаём должное Леониду Макаровичу. А в экономическом кризисе есть и внешние причины», – отозвался Кучма. Все ведь украинцы.
Лукашенко прорвался на ностальгическом популизме
Президентские выборы 1994-го в Белоруссии были первыми. И первым главой независимого белорусского государства был избран открытый противник его создания. Совхозный директор Александр Лукашенко в декабре 1991-го оказался единственным депутатом Верховного Совета Беларуси, голосовавшим против Беловежских соглашений.
Заключили эти соглашения президент России Борис Ельцин, президент Украины Леонид Кравчук и председатель ВС Беларуси Станислав Шушкевич. Короткий текст написал вице-премьер России Егор Гайдар. Инициатором же исторической встречи выступил именно Шушкевич.
Не потому, что ненавидел СССР и мечтал его уничтожить. А всего лишь потому, что отчаялся решать вопросы с Горбачёвым и союзными органами. Невозможно было договориться ни о снабжении Белоруссии продовольствием и топливом, ни о сбыте белорусской промпродукции. Союзные власти уже ничего не решали, их никто не слушал. Но блокировать прямые связи между республиками они ещё могли. Одним фактом своего наличия. Что и происходило. Хозяйство неслось в тотальный обвал, надвигались голод и техногенные катастрофы. Упразднение СССР являлось вопросом не идеологии, а элементарного выживания.
Так и рассуждал Шушкевич, приглашая Ельцина с Гайдаром в Беловежскую пущу. Подтянулся туда и Кравчук. Начали с конкретной темы взаимных поставок. Сразу убедились – все пути взаимодействия перегорожены мёртвой колодой союзных органов. Естественным, даже вынужденным решением стала договорённость о расформировании СССР. Через обретение республиками полной независимости.
В Украине это прошло на ура. В России было принято как неизбежность, и тоже при большой поддержке, почти без сопротивления (только Демократическая партия некогда известного Николая Травкина организовала митинг протеста с сотней участников). Но в Белоруссии общество впало в транс снизу доверху.
Движение за независимость здесь было. Белорусский народный фронт объединил несколько десятков тысяч человек. Но какое-то влияние БНФ имел только в Минске и западных областях. Массы к национальному движению были в целом равнодушны, вне Союза себя не мыслили и не возражали бы стать жителями российской «Минской области».
Был момент, когда ситуация могла кардинально переломиться. В апреле 1991 года сто тысяч минских рабочих прогнали с улиц ОМОН, протестуя против повышения цен. Стихийно созданный стачком во главе с Сергеем Антончиком требовал не только «рыночным ценам – рыночную зарплату», но и отстранения от власти КПСС, белорусского суверенитета, многопартийных выборов. Над Минском гремело: «Свобода!» В Солигорске вывешивались лозунги: «Долой Горбачёва и Дементея!» Но рабочий протест быстро схлынул, оказавшись в социальной изоляции.
Белорусская номенклатура была шокирована тем апрелем. Через восемь месяцев она вновь пребывала в шоке. Теперь уже тихом. Без московского командования минский чиновник жизни не представлял. Ничего похожего на кравчуковское мессианство не наблюдалось и отдалённо. Ритуалы суверенизации проводились то ли через силу, то ли как во сне.
Станислав Шушкевич – типичный интеллигент-шестидесятник. Физик по профессии, по складу скорее лирик. Республиканский ВС он возглавил после августовского путча, когда перепуганная номенклатура, задвигаясь в тень, искала компромиссную фигуру.
Шушкевичу симпатизировала демократическая интеллигенция Минска. Но политической базы он не имел. Коммунисты и бюрократы терпеть его не могли. Активисты БНФ и национал-радикалы вроде «Белых волков» или «Правого реванша» презирали за умеренность. Искомого демократического центра он создать не сумел.
Реальной властью обладал не председатель парламента (хотя Шушкевич и считался главой государства), а правительство Вячеслава Кебича. Бывший советский директор, партийный секретарь и председатель Госплана БССР прославился тем, что на первоапрельском митинге 1991-го обратился к рабочим словом «Алло» – так говорят с людьми, которых не видят и не слышат. Экономическую политику он проводил консервативно, в духе Кравчука – при всей противоположности в политике национальной. В отличие же от Киева, минский кабинет все расчёты строил на сближении с Москвой. Дабы попасть на содержание, Кебич выпячивал своё приятельство с Виктором Черномырдиным. Как некогда секретарь обкома с завотделом ЦК.
На этом политическом фоне и рванул Александр Лукашенко. Лозунг «Назад в СССР» он вскоре приглушил, ибо коммунистом не был. Зато стал главой парламентской антикоррупционной комиссии. Гневными речами снискал популярность. Надо заметить, белорусы к коррупции не столь терпимы, как россияне. Трамплин к высшей власти Лукашенко нашёл удачно.
Лукашенковская комиссия поработала на славу. В начале 1994-го она доподлинно установила: ремонтируя свою дачу, Шушкевич не заплатил за ящик гвоздей. Как раз в это время Кебич заканчивал с Черномырдиным переговоры об объединении денежных систем России и Белоруссии. Хрустальная мечта минской бюрократии приблизилась как никогда.
Но так мечтой и осталась. Этот проект не был реализован. В России нашлось много влиятельных противников. Но данный план стал одним из поводов к окончательной отставке Гайдара. Так вот всё переплеталось.
Если бы Ельцин, Черномырдин или кто-нибудь из московских клерков намекнули, что желают видеть Шушкевича на парламентском посту, Шушкевич оставался бы председателем. И никаких гвоздей! Но ни малейшего намёка из Москвы не прозвучало. Кремль без сожаления расставался с партнёром по Беловежью. Делать дела предполагалось с Кебичем.
Депутаты проголосовали за отставку Шушкевича. На его место водрузили бесцветного чиновника Мечислава Гриба. В белорусской политике Гриб не сыграл практически никакой роли. Одновременно учреждался пост президента и назначались выборы. Единым кандидатом номенклатуры и Москвы становился Вячеслав Кебич.
Тут и случилось непредвиденное. Фактор Лукашенко, победоносного борца с коррупцией, уже нельзя было игнорировать. «Я предлагал ему престижную должность, – поражался и возмущался Кебич. – Нет, он хочет быть президентом!» Надо же, как удивительно. Кто бы мог подумать.
К власти Александр Григорьевич двинулся под популистско-демократическими антиноменклатурными лозунгами. Просоветские мотивы, игра на консервативной ностальгии в его выступлениях звучали, но скорей как пиар-ходы. Вокруг Лукашенко сгруппировались молодые амбициозные политики, отнюдь не собиравшиеся назад в СССР. Зато стремившиеся расчистить коридоры власти под самих себя, убрать соперников и кебичевского, и шушкевичевского толка. Что бержневцы, что шестидесятники для «молодых волков» на одно лицо. Хотя бы по возрастному признаку. «К Эребу отцовскую власть!» – возглашали в Древнем Риме участники заговора Катилины.
Предвыборный блок Лукашенко назывался Булуган: «Булахов – Лукашенко – Ганчар». Дмитрий Булахов и Виктор Гончар (в белорусском произношении – Ганчар) были уверены, что полностью контролируют простодушного Александра Григорьевича. Как Зиновьев и Каменев – Сталина, Рем и Штрассер – Гитлера, Каррейра и Лара – душ Сантуша… А если брать не столь тяжкие примеры, то Бурбулис и Старовойтова тоже были уверены в управляемости Ельцина. Короче, Булахов давно устранён из политики, а Гончар пропал без вести.
В первом туре Лукашенко взял 47% голосов. За Кебича проголосовали немногим более 20%. Лидер БНФ ярый националист Зенон Позняк собрал 13%. Только 10% избирателей поддержали Станислава Шушкевича.
В очередной раз шокированный Кебич бросился за советом к Москве. Но оттуда ничем помочь не могли, ибо к выборам тогда относились серьёзно. В полном отчаянии Вячеслав Францевич понадеялся на помощь ненавистного и ненавидящего БНФ. Но Позняк отказал Кебичу даже со злорадством.
Во втором туре Лукашенко получил 80%. Прощальная речь Кебича, по оценкам белорусских комментаторов, сквозила обидой на неблагодарный народ.
Дела соседские отразились на российских
Леонид Кучма не стал крупным реформатором. Но именно он сформировал за десятилетие систему административно-силового и коррупционного правления, крушить которую пришлось двумя Майданами.
Эта система, почти не поколебленная при Викторе Ющенко, взошла в апогей при Викторе Януковиче. Слишком явная готовность Януковича принять внешнее управление Кремля вызвала революцию. Павшая система продолжает сопротивляться на юго-востоке страны – в ужесточённой форме ДНР/ЛНР при иностранном военном вмешательстве.
Александр Лукашенко установил в Белоруссии «последнюю диктатуру Европы» – когда Россия ещё считалась демократической страной. Он забетонировал кебичевскую систему прочнее, чем мог бы сам Кебич. И на этой основе правит уже четверть века.
Выборы в Белоруссии таковы, что с них могут снимать кальку путинские политтехнологи. Оппозиция загнана либо в подполье, либо в электоральное гетто, хотя БНФ сопротивляется и сегодня. Администрация выстроена в вертикаль, парламент практически назначается, экономикой рулит президентское управление делами («Только взялся за яйца – пропало масло» – сетовал как-то Лукашенко). Отначала президент окружил себя функционерами КПСС, армейскими политруками, чинами КГБ, идеологами славянской духовности и ушлыми финансистами. Высшее чиновничество составило олигархический слой при главе государства.
В протестное движение ушли даже многие коммунисты. Возник поразительный альянс КПБ–БНФ. Но режим держится стабильно. В первые годы он наращивал популярность объединительными играми с Россией. В последние, под впечатлением Крыма и Донбасса – наоборот, защитой суверенитета Беларуси. Такие развороты для Александра Григорьевича большой сложности не представляют. Он политик власти, а не идеи. Недаром идёт речь о сыне-преемнике. Династия, как в КНДР.
Вот, кстати. Предположим, всё так. Но причём тут «не успел поздравить Ким Ир Сен»? Мало ли кого он не успел. Почему выделены Кучма и Лукашенко? По хронологическому совпадению?
Не только. События лета 1994-го означали поражение двух из трёх деятелей Беловежья. При всей важности деталей и оттенков, это однозначно выглядело как советский реванш. А всё советско-консервативное в те годы намертво ассоциировалось с коммунизмом. Северокорейский режим однозначно воспринимался как коммунистический.
Хотя незадолго до смерти Ким Ир Сен признавал, что использовал ортодоксальный марксизм как ширму для националистической диктатуры.
Смерть Ким Ир Сена не изменила политической системы КНДР, но обозначила социальный перелом. При Ким Чен Ире пошло быстрое разложение централизованной коммунистической экономики, стихийное формирование частного сектора и многочисленного слоя самозанятых. При Ким Чен Ыне упоминания о коммунизме исчезли из основополагающих документов чучхейского государства.
Переломным стал 1994-й и для ельцинского правления в России. Усилились консервативные тенденции, повысилась роль силовиков, зазвенели государственнические нотки в речах. Начался год отставкой Гайдара и посланием Ельцина «Об укреплении российского государства». Кончился войной в Чечне. На эту эволюцию повлияли и события у соседей. Хотя не в первую очередь.
Украинские дела ещё не раз отражались в России. Первый киевский Майдан 2004-го серьёзно обеспокоил московскую номенклатурную олигархию. Именно после «оранжевой» победы украинцев Кремль резко сдвинулся в сторону контрреволюционной замшелости, духоскрепства и поиска всемирных врагов. Майдан 2013–2014-го, как известно, ввёл правящий режим РФ в стабильное состояние тотальной истерики. Даже Лукашенко перестал быть утешением. Напрашивается парадоксальный вывод: славянские соседи влияют на Россию своим примером сильнее, чем Россия на них.
Никита Требейко, «В кризис.ру»
