16 декабря 1981 года бойцы спецподразделения ЗОМО расстреляли бастующих рабочих силезской шахты «Вуек». Девять шахтёров погибли. Военное положение, которым номенклатура ПОРП спасала свою власть в ПНР, унесло десятки жизней. Минимальная цифра павших под пулями и дубинками – 56, по данным парламентского расследования – 91, а если считать убитых «неизвестными лицами» – 115 или даже 122. Но расправа на «Вуеке» была самым кровавым единовременным актом классовой борьбы польского декабря.
«Коммунисты не собирались идти навстречу требованиям рабочих. 16 декабря 1981 года забастовка была прекращена. Но в тот же день в сделанном танком проломе ограждения горняки установили крест, на котором зажглись шахтёрские фонари. Этот крест так напугал коммунистов, что они украли его в январе 1982 года. Шахтёры пригрозили забастовкой, если крест не вернётся на место. Вернули. Сегодня этот деревянный крест установлен на памятнике Девяти Шахтёрам», – рассказал нам историк Себастьян Реньца, представитель Силезского центра Свободы и Солидарности.
Юзеф Чекальский. Рышард Гзик. Збигнев Вильк. Богуслав Копчак. Юзеф Гиза. Зенон Зайонц. Анджей Пелка. Йоахим Гнида. Ян Стависиньский. Польша не забывает Девятерых с «Вуека». Вспоминают их и сегодня.
Силезия, Катовицкое воеводство в 1970-е годы являлись «витриной», выставкой достижений социалистической ПНР. Своим «почётным шахтёром» польские коммунисты провозгласили лично Леонида Ильича Брежнева. Вручили ему и удостоверение номер 1 металлургического комбината. Но с настоящими, а не «почётными» шахтёрами и сталеварами приходилось гораздо труднее.
Индустриально развитая Силезия была среди форпостов независимого профсоюза «Солидарность». Но здесь же, в Катовице, базировался штаб агрессивного «партийного бетона». Олицетворял его первый секретарь воеводского комитета ПОРП Анджей Жабиньский. Упёртый сталинист, воспитатель «нового человека», категорический противник повышения зарплаты и второго выходного для рабочих, он был при этом ещё и типичным комсомольским мажором. «Мы строим этот социализм больше тридцати лет, должны же с этого строительства что-то лично для себя взять» – откровенно излагал он своё кредо. Тут слово партии с делом не расходилось: Жабиньский стал миллионером. Пусть не долларовым, но злотовым.
Под его патронажем в противовес «Солидарности» и реформистским партклубам был создан «Клуб Болеслава Берута», названный в честь «польского Сталина», первого президента ПНР. Здесь сгруппировалась проПОРПовские гуманитарии, философы, лекторы и прочие «партийные соловьи». Руководил философ-марксист Всеволод Волчев. Как только этот защитник интересов пролетариата увидел рабочее движение, сразу понял: надо давить. Не зря, значит, учился. Клуб разросся в «Катовицкий партийный форум» (КФП). Но лидер Катовицкого профцентра «Солидарности» Анджей Розплоховский был не философом, а слесарем. Потому выражался проще. «Эти сталинистские отбросы» – называл он КФП.
По всей Польше ещё шёл «Карнавал Солидарности», а в Силезии уже происходила жесть. Этому способствовали и местные силовики. Комендант воеводской милиции полковник Ежи Груба, начальник воеводской Службы безопасности (СБ) полковник Зыгмунт Барановский, командир гэбистской спецгруппы майор Эдмунд Перек по взглядам были под стать Волчеву. Только философствовали меньше.
Жизнь силезского профсоюзного активиста в 1981 году была полна опасностей. То на комбинате Хута Катовице (как раз где Брежнев был «номер 1») волчевцы захватывают партком – заводские коммунисты, готовые сотрудничать с «Солидарностью» вынуждены выдворять их силой. То на железнодорожной станции избивают шахтёрских активистов. То на шахте «Сосновец» распыляют какую-то отраву, и более полусотни человек оказываются в больнице. При таких милых соседях, как «титушки» Волчева или спецгруппа Перека, легко ещё обходилось.
С ранней осени Жабиньский и КФП взывали к военному положению. В ночь на 13 декабря первый секретарь ЦК ПОРП, председатель Совета министров и министр национальной обороны ПНР генерал армии Войцех Ярузельский услышал этот призыв. Он лично возглавил Военный совет национального спасения (WRON).
Тут же началось интернирование профсоюзных активистов. Эти захваты и похищения людей производила СБ и милицейский спецназ ЗОМО (наши ОМОНы и Росгвардии рядом с этими костоломами по сей день курят в сторонке). Силезия стала одним из главных очагов.
В час ночи был захвачен в своей квартире председатель профкома «Солидарности» на шахте «Вуек» Ян Людвичак. На помощь «экстремисту» подоспели двое шахтёров. Их жестоко избили. Шахта забурлила: надо освободить Яна!
Горняки искренне считали происходящее каким-то безобразным недоразумением. Никто ведь не отменял исторических Августовских соглашений 1980 года. Рабочие тогда договорились с правительством и честно всё выполняют. Закон на их стороне. Должны же даже «они» (номенклатурных хозяев в Польше называли этим простым словом) понимать это…
Местный капеллан Генрик Больчик по этому случаю отслужил мессу. Забастовочный комитет шахты возглавил Станислав Платек. В делегацию для переговоров с коммунистами вместе с Платеком вошли Ежи Вартак и Адам Сквира. Следует отметить, что годом ранее Платек имел членский билет ПОРП. Вышел из партии в марте 1981-го когда зомовцы демонстративно избили председателя Быдгощского профцентра Яна Рулевского и его товарищей.
Тревожные вести быстро разлетелись по силезским угледобывающим предприятиям. На шахте «Пяст» профком «Солидарности» возглавлял Веслав Завадский, замещал его Эугениуш Шелонговский. «Пяст» славился тем, что здесь рабочие всегда стремились к компромиссу. Вот и 13 декабря Завадского заставили подписать бумагу о признании военного положения, но Шелонговский заупрямился, отказался и его задержали. Шахтёрам это не понравилось. Обострять они не хотели, но протест стал неизбежен.
Новая ситуация затронула не только подземных, но и наземных работников. Центром воеводской «Солидарности» был металлургический комбинат Хута Катовице. Слесаря Розплоховского, яростного и харизматичного антикоммуниста, схватили одним из первых. Но до всех его соратников добраться не успели. Слесарь Антоний Кушнер ушёл через окно, инженер Збигнев Куписевич вообще не был дома. Оба ночью 13-го сумели пробраться на комбинат.
В забастовочном комитете к ним присоединились рабочие разных специальностей: транспортники Роман Сопек, Пётр Гайда, Стефан Ланге, нагревальщики Войцех Марусиньский, Рышард Бидзиньский, Пётр Горальский, электрики Адам Гмырек, Веслав Конюш, Ян Легут, токарь Герберт Реннер, техник Здзислав Мыцек, оператор насосной станции Мечислав Запора, оператор грануляции Гжегож Патык. Не было только почётного работника №1 Леонида Брежнева.
Председателем забасткома избрали Кушнера. Заместитель Куписевич взялся редактировать газету «Свободный профсоюзник». В половину шестого утра рабочие заблокировали главные ворота. Ещё через полтора часа заявили о намерении остановить доменную печь. Директору комбината Станиславу Беднарчику пришлось телефонировать в милицейскую комендатуру.
Тем временем сгущались тучи над «Вуеком». Переговоры зашли в тупик. Комиссар WRON (верховная власть повсюду переходила к этим смотрящим Ярузельского) полковник Вацлав Рымкевич требовал немедленно прекратить забастовку и разойтись по местам. Порядки военного положения были таковы, что рабочие базовых отраслей, в том числе угледобычи и металлургии, объявлялись призванными на военную службу. Протест приравнивался к неповиновению армейскому приказу и карался по войсковому уставу (теоретически вплоть до расстрела на месте). Между делом он прозрачно намекал: если не будете слушать нас, придут из СССР и ГДР, а вы же не хотите нового раздела Польши.
В тот же день 14 декабря три сотни горняков «Пяста» заявили, что не выйдут на поверхность. Электрик Станислав Трыбусь призвал к забастовке. Директор шахты Чеслав Гельнер попытался было урезонить бунтарей, но его освистали. Как и на «Вуеке», собралась делегация в составе Завадского, забойщика Збигнева Богача и инспектора труда Анджея Махалицы. Посетив горком ПОРП, они услышали, что Шелонговский «жив и здоров». Больше им ничего не сообщили. Шахта взорвалась возмущением. Бригадир Еремиаш Ситек входил в ЦК ПОРП. Попав в двойственное положение, он стал уговаривать не бодаться с военными. Тщетно. «Солидаристы» ответили, что «военное положение вверху, а шахта —хозяйство внизу».
Власти не находили иных аргументов, как броня и пуля. Прорвалась беспримесная классовая ненависть номенклатуры к пролетариату. Решать вопрос было поручено коменданту Грубе и полковнику Барановскому. Полковники перепоручили подполковникам – командирам местной ЗОМО Казимежу Вильчиньскому и Мариану Окрутны. Страховала их армия под командованием генерала Яна Лазарчика.
Уже к вечеру 14-го зомовцы подавили забастовку на металлургическом заводе Baildon. Попытались сходу штурмовать и Хута Катовице. Танками снесли ворота, и ворвались в цеха, начали вязать и избивать. Но тут случился облом: стенка на стенку выдвинулись патрули рабочей самообороны. Зомовцы отступили, уводя сотню пленных. Но к вечеру 15-го карателям удалось подавить забастовки на шахтах «Июльский манифест», «Сосновец» и «Сташиц».
Против «Вуека» номенклатура мобилизовала пять рот ЗОМО, роту милицейских резервистов, две роты партийных «титушек» (они назывались ОРМО, вроде ДНД, но жёстче), три армейских мотострелковых и одну танковую роту. В общей сложности больше двух тысяч двухсот штыков под командованием подполковника Вильчиньского. Двадцать два танка. Сорок четыре бронемашины. Против трёх тысяч бастующих шахтёров и шестисот патрульных с молотками, лопатами и дубинами.
Ксёндз снова отслужил мессу. Шахтёры уже догадывались, что предстоит. Многие попросили отпущения грехов. На всякий случай. После богослужения на шахту явился заместитель начальника воеводского войскового штаба полковник Пётр Гембка. Это было 16 декабря, около 9 часов утра.
Гембка начал с рассказе о своём отце-шахтёре. Странная логика, вроде положено было знать: сын за отца не отвечает. На требование прекратить забастовку горняки ответили католической молитвой. Многие уже соглашались пропустить на шахту армейцев. Но Гембка сказал: «Войдёт милиция». Это звучало оскорблением, и ответ не замедлил последовать: «Здесь не преступники!»
Но времени на разговоры ни у кого уже не было. Гембка предъявил ультиматум: к 11 часам всем разойтись, после чего заново явиться на работу – иначе вопрос будет решён силой. Мужики срочно заставляли уходить женщин (заставить смогли не всех). В 10 часов зомовцы изготовились к нападению.
За полчаса до штурма каратели зачистили передовую линию. Не дождавшись нескольких минут до указанного в ультиматуме времени, пустили в ход водомёты и слезоточивый газ. Первыми жертвами, пока бескровными, стали члены шахтёрских семей. Вскоре металлический заслон пробили танки. Баррикаду у механической мастерской танкисты забросали светошумовыми боеприпасами. Подмога из бронемашин довершила уничтожение оборонительной линии. Зомовцы под командованием Окрутны начали оккупацию «Вуека». Но шахтёры, среди них председатель забастокома Платек, крепко держались в бою. Несколько столкновений закончились отступлением зомовцев, причём трое – рядовой и два офицера – попали в плен к рабочим.
И тогда Вильчиньский запросил у Грубы разрешение на стрельбу. Комендант, вообще-то вполне оправдывавший свою фамилию и способный напугать одним своим видом, вдруг утратил внятный язык приказа. Он предпочёл связаться с Варшавой. Ярузельский и его окружение вовсе не хотели кровопролития. Министр внутренних дел генерал Чеслав Кищак приказал блокировать шахту и ждать дальнейших распоряжений. Груба передал Вильчиньскому: «Ждите приказа». Однако зомовцы, озверевшие от сопротивления, рвались к расправе и мало кого слушали. Что будет дальше, решали уже они, а не столичные генералы.
Примерно так Вильчиньский и ответил Грубе. Тогда комендант нашёл соломоново решение: «Жёстко атаковать!» – бросил он в 11:40, но ничего не сказал о применении оружия. Дальше события развивались по собственной жестокой логике. В 12:30 на «Вуек» прибыл спецвзвод сержанта Ромуальда Цесляка. Вдумаемся: ЗОМО – само по себе спецназ, а тут – спецвзвод спецназа…
Цесляк не стал заморачиваться субординацией. Сержант оказался главнее генералов, министров и самого Ярузельского. Команду «огонь на поражение» отдал он. Зомовцы выпустили 156 пуль из пистолет-пулемётов. Пятеро шахтёров скончались на месте, ещё один — чуть погодя, один — на следующий день, двое — в январе.
Страшно представить, какие мысли пронеслись в головах троих пленных. Но потрясённые шахтёры не стали их ни убивать, ни даже бить. Только вытолкнули рядового перед убитыми и молчащей толпой. У него случился нервный срыв.
Бой затих примерно в без четверти час. В два часа дня на шахте снова появился Гембка. Стоически выдержал возгласы «Бандит! Убийца! Гестапо!» Выслушал шахтёрские условия: вывести с шахты милицию и ЗОМО, обнародовать информацию о произошедших событиях, назвать командующего штурмом. Полковник ответил, что реально только первое. (Раз выводили, получается, можно было не вводить и не стрелять?) В тоталитарных государствах не принято рассказывать о классовой борьбе трудящихся.
Гембка позвонил Грубе и сообщил об убитых. Груба упал в обморок. Очухавшись, кинулся звонить Кищаку. Он вполне догадывался, какие слова ему предстоит услышать: типа, «вас что, идиоты, об этом просили?!» Сам же Гембка пришёл на совещание в воеводскую комендатуру и положил на стол пистолет — дальше без меня. Но больше стрелять не пришлось. Около восьми вечера шахтёры стали уходить с «Вуека». Тут же начались аресты зачинщиков забастовки. Раненого в руку Станислава Платека от зомовского избиения спас только военврач.
Нечто подобное готовилось на Хута Катовице. Свыше четырёх тысяч милицейских и зомовцев, более двух тысяч военных, полтысячи ормовцев и три десятка гэбистов. При этом воинстве почти двести пятьдесят танков и БМП, два вертолёта, восемь водомётов. Под полевым командованием тех же Вильчиньского и Окрутны. На задним плане маячила мрачная тень майора Перека. Выше – комиссар WRON полковник Эдмунд Барвиньский.
На этот раз Ярузельский и Кищак прямо и категорически запретили огнестрел. Им хватило «Вуека», шокировавшего мир, включая западных коммунистов. Но забастовщики не могли этого знать. После побоища на шахте они провели мессу в прокатном цеху и дали клятву сопротивления. Вооружались топорами и металлическими прутьями. Подняли лозунги: «Хута Катовице борется! Конец красной власти!» Написали листовку: «Пассивное сопротивление бессмысленно: зомовцы реагируют с одинаковой жестокостью. Всеми силами препятствуйте прорыву ЗОМО. Создавайте ударные группы. Держите зомовцев на дистанции. Мы не можем сдаться!»
17 декабря на комбинат прорвались пятьдесят карателей, но патрули из механического цеха успели обратить их в бегство. При этом строго контролировались технологические процессы, тщательно оберегалась доменная печь.
Поляки традиционно уважают армию. Поэтому переговоры с забастовщиками коммунисты вели через военных. Милицию и ЗОМО металлурги наотрез отказывались пустить в цеха. Армейцы предложили металлургам посетить «Вуек», дабы воочию представить последствия штурма. Так и получилось. Люди начали уходить с бастующего предприятия. Но оставшиеся укреплялись в ненависти к врагу.
20 декабря металлурги предложили переговоры новому воеводе (губернатору) Роману Пашковскому. Но военные власти в лице Барвиньского уже не тянули время. Забасткому предъявили ультиматум: работникам очистить комбинат, зачинщикам сдаться карателям. 21 декабря ультиматум был отвергнут. Но ворота уже не охранялись, и за следующие двое суток бастующий комбинат лишился около двух тысяч металлургов. В пять часов утра 23 декабря Антоний Кушнер распустил комитет.
Три тысячи самых упорных покидали Хута Катовице. На выходе их хватала милиция, но многие сумели уйти через бреши в заборах. Комбинат перешёл под контроль военных. Оборудование и все технологические цепочки рабочие сдали армейским техникам в идеальном состоянии.
Забастовщики не зря пытались наладить диалог с генералом Пашковским. Его знала вся Польша. В 1939-м он попал в немецкий плен. В 1951-м — в берутовскую тюрьму. На фоне жабиньского подголоска Генрика Лихося новый воевода выглядел человеком слова. Сразу после назначения он сказал, что в Силезии больше не прольётся кровь. Выразился в том плане, что разгонит партийных «ястребов» Жабиньского и усмирит костоломов Грубы. Но реально этот означало ставку на подавление забастовок измором.
После зачистки Хута Катовице в Силезии оставалось два бастующих предприятия: шахты «Земовит» и «Пяст». Здесь не было речи о военном ударе – шахтёры бастовали под землёй, и побоище в тёмных глубинах чисто технически могло взорвать полстраны. Держаться забастовщикам помогала ежедневная помочь сверху. В первый же день зарплаты для них собрали полтора миллиона злотых. И всё равно было тяжко.
Теснота и темнота, сгущали хмурую атмосферу. Помогали католические молитвы, трудовой график, живое общение, импровизированные театральные сцены. Однако 23 декабря началась полная блокада обеих шахт. На следующий день «Земовит» прекратил забастовку. Шахта «Пяст» оставалась последним бастующим предприятием Польши. «Придётся им ощутить на себе действие военного положения», – проговорил «голубь»-воевода Пашковский.
Приближалось Рождество. Накануне праздника в шахту спустился викарный епископ Януш Зимняк. Он посоветовал рабочим встретить Рождество с семьями. Шахтёры, при всём уважении, не согласились, хотя очень обрадовались встрече. Твёрдость духа рабочих впечатлила почтенного иерарха.
26 декабря тысяча оставшихся забастовщиков собралась решать: что дальше. Многие настаивали на продолжении акции. Но Богач, Завадский, Махалица считали это бесперспективным. Ведь «Пяст» уже сопротивлялся дольше всей страны. 28 декабря в 13:45 из-под земли с пением национального и католического гимнов начали подниматься люди. Забастовка закончилась, установив рекорд продолжительности в послевоенной угледобыче. Первым действием на земле стала молитва святой Варваре – покровительнице шахтёров. После чего на горняков бросились гэбисты и зомовцы.
Номенклатура отомстила рабочим за пережитый страх. Немногим, как Антонию Кушнеру и Станиславу Трыбусю, удавалось скрыться в подполье или в католическом монастыре. Четыре человека с «Вуека» и шестнадцать человек с Хута Катовице получили тюремные сроки. Шахтёра Станислава Платека приговорили к четырём годам заключения, металлурга Войцеха Марусиньского к семи годам.
Инженеру Збигневу Куписевичу дали пять с половиной лет. Не только за участие в забасткоме Хуты. Отдельно ему припомнили давнюю фразу из публицистической статьи: «Паразитов надо истреблять». Никаких уточнений там не было, философская аллегория. Но обвинение истолковало как «призыв убивать членов ПОРП». Хорошо же они сами о себе думали. Как в анекдоте про «упыря усатого»: «Товарищ Сталин, я имел в виду Гитлера. – Понятно… А вы, товарищ Ежов, когда его арестовывали, кого имели в виду?»
Шахтёров «Пяста» оправдал даже военный суд – тогда семерых, в том числе Веслава Завадского, интернировали без приговора. Разумеется, эксплуататоры использовали и экономические репрессии. Были уволены без малого полторы тысячи шахтёров и металлургов.
Любителям кованого сапога расправа над трудящимися не принесла настоящей победы. «Я ничего не могу», — в отчаянии признал Жабиньский.
Уже в январе партмиллионера с позором отстранили, и оставшиеся годы он провёл рядом с бутылкой. Лихося выгнали ещё раньше. «Катовицкий партийный форум» закрыли. Сталинистский философ Волчев с обиды осудил военное положение: мол, это «не спасение социализма, а спасение Ярузельского». Но непосредственные участники расправы, наоборот, получили повышение. Среди них оказались и Груба, и Вильчиньский, и Цесляк. В данной ситуации Ярузельский решил, что классовое единение номенклатуры важнее субординации.
Некоторые легко отделались и впоследствии. Когда Польша стала свободной, Груба не стал дожидаться возмездия и умер в 56 лет. Ещё раньше при таинственных обстоятельствах в том же возрасте умер Барановский, чуть позднее 49-летний Жабиньский. Демоничный Перек прожил дольше — стал охранным бизнесменом, углубился в криминал и в 68 лет погиб от удара ножом. Волчев, разочаровавшись в жизни, умер в 63 года, на его похоронах играл оркестр шахты «Вуек».
«Когда Польша стала демократическим государством, коммунисты так и не ответили за преступление на шахте “Вуек”, – констатирует Себастьян Реньца. – В тюрьме побывали только те, кто непосредственно стрелял в шахтёров. Главные организаторы военного положения Войцех Ярузельский и Чеслав Кищак не были судимы за кровопролитие». Станислав Платек полагает, что оба генерала могли бы и добровольно сесть на скамью подсудимых вместе с рядовыми карателями – хотя бы в силу офицерской чести. Но теперь-то поздно, обоих нет в живых.
Кищак попросту свалил всё на покойного Грубу. Но частично справедливость восторжествовала. Процессы тянулись долгими годами, в правовом государстве очень непросто бывает доказать непосредственную конкретную вину. Особенно давних лет. Поди разбери теперь, чья именно пуля оказалась смертоносной, а чья пролетела мимо. Но в итоге пятнадцать зомовских карателей ответили за коммунистическое преступление.
Цесляк был приговорён к одиннадцати годам тюрьмы, остальные получили от двух с половиной до трёх лет. Сидели комфортно, вышли досрочно, но всё же не в этом суть. Станислав Платек назвал приговор справедливым. Его соратник Кшиштоф Плющик отметил, что дело не в сроке наказания, а в вердикте осуждения.
Девятерым погибшим посвящён памятник в виде 33-метрового креста, установленного на шахте 15 декабря 1991-го. В Катовице есть улица Девятерых с Вуека. Все они посмертно награждены Крестом Свободы и Солидарности. Сняты несколько фильмов. Родные и товарищи погибших окружены почётом.
Девятеро с Вуека.
Юзеф Чекальский, 48 лет. Родился 28 ноября 1933-го в Оршевицах. С детства работал в семейном хозяйстве, но в 1958-м по настоянию брата пошёл на шахту. Этот степенный человек с залысиной повидал жизнь и, кажется, не был склонен к необдуманным поступкам. Получил две пули, скончался на месте. Похоронен 21 декабря в присутствии 30 оперативников. Жена Ружена Чекальская получила телеграмму о смерти 17 декабря, хотя она уже знала, что муж не вернётся.
Рышард Гзик, 35 лет. Родился 19 марта 1946-го в Радомско. Отучился в техникуме деревообрабатывающей промышленности, отслужил в армии. Состоял в польском комсомоле. Успел поработать на многих предприятиях, в 1978-м пошёл грузчиком на «Вуек». Выстрел в голову не оставил ему шансов выжить. Похоронен 21 декабря. Поминальная месса собрала тридцать человек, включая двадцать сотрудников СБ. После себя Рышард оставил вдову Кристину и 11-летнюю дочь Агнешку.
Збигнев Вильк, 30 лет. Родился 22 июля 1951-го в Дзердзювке. Окончил основную горную школу, а затем горный техникум. Специализировался на разработке месторождений. Сразу же пошёл работать на «Вуек», потом устроился на шахту «Силезия», затем вернулся на «Вуек». Играл в футбольном клубе «Rozwój». После двух выстрелов скончался на месте. Похоронен 21 декабря. Вдова Эльжбета осталась с двумя сиротами: пятилетней Магдаленой и трёхлетней Марциной.
Богуслав Копчак, 28 лет. Родился 7 октября 1953-го в Катовице. Этот харизматичный усач любил творчество и по образованию являлся художником-обойщиком. На «Вуек» он пришёл 23 февраля 1981-го, поскольку не хватало денег. Убит на месте. Похоронен 19 декабря. Скорбная церемония включала около двухсот человек, из них восемьдесят функционеров режима. Бывшая жена Тереза осталась с двухлетней дочерью Катажиной.
Юзеф Кшиштоф Гиза, 24 года. Родился 13 марта 1957-го в Тарногруде. Сначала работал на молочном заводе, затем в пекарне. В 1978-м устроился на «Вуек». Прошёл путь от разнорабочего до старшего плотника. После роковой пули умер не сразу. Похоронные мероприятия 20 декабря собрали около трёхсот человек. Юзеф погиб холостяком.
Зенон Зайонц, 22 года. Родился 12 ноября 1959-го в Вольштыне. Приехал в Силезию и после обучения в основной горной школе в начале 1978-го устроился на «Вуек» слесарем, затем сортировщиком. От пули скончался на месте. Похоронен 22 декабря в селе Ростажево недалеко от Вольштына. Осталась невеста Анна, которую он собирался взять в жёны.
Анджей Пелка, 19 лет. Родился 18 февраля 1962-го недалеко от Лодзи. С 1979-го работал плотником на шахте. Летом 1981-го два раза пытался уволиться, но руководство отказывало: мол, хороший работник. Получив ранение, лёг на операцию. Спасти Анджея не удалось. Похоронен 20 декабря. Проститься явились полторы сотни человек. «Охрану» обеспечивали два взвода ЗОМО, рота маневренного полка и офицеры СБ.
Йоахим Гнида, 29 лет. Родился 5 января 1953-го в силезском городе Миколуве. До «Вуека» работал токарем. В 1972-м устроился на шахту. Сначала трудился грузчиком, затем младшим токарем и шахтёром. После ранения доставлен в госпиталь, где 2 января 1982-го скончался, не приходя в сознание. Похоронен в родном Миколуве 7 января. Оставил вдову Ренату и двухлетнюю дочь Александру.
Ян Стависиньский, 21 год. Родился 29 июня 1960-го в западнопоморском городе Славно. Получил образование электрика, после чего уехал в Силезию. В 1979-м начал работать на «Вуеке». Сначала не имел квалификации, летом 1981-го стал младшим шахтёром. После того, как Ян был ранен, мама-санитарка добилась перевода сына в её больницу. Она была с ним до конца. Парень так и не пришёл в сознание и скончался 25 января. Через четыре дня похоронен.
Люди вообще-то непохожие друг на друга. Разные поколения. Кто-то местный, а кто-то приехал из других краёв. Одним шахта была дом родной, другие появились недавно. Однако все Девятеро состояли в профсоюзе «Солидарность». И название профсоюза понимали буквально.
Все они были обычными поляками. Вряд ли кто-то из них мечтал геройски погибнуть. Но в решающий час они сделали свой выбор. Верность солидарности, свободе и родине — достаточно, чтобы обрести бессмертие.
Михаил Кедрин, специально для «В кризис.ру»
