Роковые красавицы Петербурга стали героинями великих любовных драм и пронзительных произведений искусства. Вспомнить о них не грех и после Дня всех влюблённых. Какие-то их тайны так и остались неразгаданными. Но, как написал Иосиф Бродский: «Бог сохраняет всё; особенно – слова прощенья и любви, как собственный свой голос».
В Публичке часто встречаются чудаки. Очень общительные и непременно с какой-нибудь идеей фикс. На этот раз один из них материализовался в отделе художественной литературы. Назвался пушкинистом. Сообщил, что сжег свою книгу про отношения Пушкина с женой, потому что ее никто не хотел издавать. «Вот скажите: кто Пушкина убил? – Разве не Дантес? – Натали! Или вот почему все молчат про внебрачного сына Пушкина Петра? Догадываетесь, кто его мать? – Неужели Анна Керн? – Крепостная!»
Пушкинистов бояться – в Публичку не ходить. А ведь действительно, с ума можно сойти от этой истории литературы: вроде всё давно про Пушкина известно, а главная загадка так и не разгадана. Любила ли его красавица-жена? Никак не получается проникнуть в мысли и чувства Натали. Её письма к Пушкину бесследно исчезли. Возможно, она сама их уничтожила, вспомнив письмо, которое когда-то написал ей Пушкин: «Никто не должен знать, что может происходить между нами; никто не должен быть принят в нашу спальню. Без тайны нет семейственной жизни». Вот тайна и осталась.
Некоторые даже сомневаются, любил ли сам Пушкин Наталью Николаевну. Мол, не очень-то она его и вдохновляла своей немыслимой красотой: главные шедевры любовной лирики он посвятил совсем другим женщинам. На это сам поэт ответил своей Болдинской осенью: ведь она случилась, когда Натали стала его невестой и он был безумно влюблён.
«Ах, какой пассаж!» – восклицает в «Ревизоре» провинциальная барышня Марья Антоновна. Когда-то в Александринке эту роль исполняла королева водевиля и любимица публики Варвара Асенкова. Её называли прелестным цветком русской сцены, а одним из самых преданных её поклонников был граф Яков Иванович Эссен-Стенбок-Фермор, потомок шведских королей и английских рыцарей. Однажды в день рождения Вареньки он прислал ей полную подводу цветов. А когда эта пленительная молодая актриса умерла от скоротечной чахотки, купил дом на Невском, рядом с которым встретил её в последний раз. Она тогда прогуливалась по солнечной стороне проспекта, разглядывая витрины, и приветливо ответила на его поклон.
Ему хотелось в память о любимой устроить на этом месте нечто такое, чего в Петербурге ещё не было. И он придумал открыть торговую галерею в виде роскошной улицы под стеклянной крышей, с выходящими на неё магазинами. В Европе подобные заведения назывались пассажами. Наверняка это слово напоминало графу фразу из «Ревизора», которую так мило произносила Варвара Асенкова. Так 22 мая 1848 года на Невском открылся Пассаж и поразил петербуржцев своим великолепием.
Такую вот историю поведали в музее Пассажа. Возможно, это всего лишь легенда, но очень красивая.
Каких только красавиц не отражали зеркала Серебряного века, но почему-то особенно приковывала взгляды мужчин Анна Ахматова. Чем она их покоряла? Какой-то сказочной красотой не отличалась. И вряд ли кого-то вдохновляли её скандальные романы с любовными треугольниками под одной крышей. Наверное, изысканная стильность и величие пьянили поклонников. Но уж точно не стихи. Николай Гумилёв, с трудом добившийся ее руки, уговаривал молодую жену бросить поэзию: ты, Анечка, такая гибкая – шла бы лучше танцевать. Что уж говорить о Модильяни, который русского не знал и стихов Ахматовой не читал, зато 16 раз её нарисовал. Один его рисунок висел у Ахматовой на стене, и она говорила: «А это единственный Модильяни в СССР».
Известно более двухсот портретов, на которые она вдохновила современников. «Печальная красавица, казавшаяся скромной отшельницей, наряженная в модное платье светской прелестницы», – сказал об Ахматовой художник Юрий Анненков. А в жизни она любила повеселиться и шутила очень остроумно. Жаль, что замечательному чувству юмора не нашлось места в её стихах и портретах. Хотя сатирик Ардов однажды нарисовал, как Ахматова кидается на Толстого и норовит вцепиться ногтями в его бороду. Потому что не могла простить ему гибель Анны Карениной. Анна Андреевна очень смеялась и попросила ей этот рисунок подарить.
Ну а образ Ахматовой, созданный Натаном Альтманом, стал одним из портретов эпохи. Вот его-то как раз вдохновили стихи – он решил отразить остроту и хрупкость ахматовской поэзии в остроте её силуэта. И воспользовался для этого приемами кубизма – новыми для тогдашней русской живописи.
«Тоненькая, умная, и как несёт свою красоту!» – отозвалась Ахматова о Марине Басмановой, когда их познакомил Бродский. Влюблённому поэту эта молодая художница казалась похожей на эрмитажную «Венеру с яблоками».
Марина была ученицей Стерлигова, и, видимо, не случайно Бродский перенёс в свою поэзию многое из эстетики живописного авангарда. Обычно в компаниях она что-то молча набрасывала карандашом в блокноте. Но порой в её зелёных глазах мелькало нечто шальное. А однажды в этом тихом художественном омуте действительно завелся чёрт – по фамилии Бобышев. Бродский считал его другом, а Бобышев считал себя поэтом, но не очень успешным. Наверное, поэтому он решил умыкнуть у Бродского его музу. Ничего у него не вышло ни с музой, ни со стихами, но 1964 год он встречал на даче у друзей вместе с Мариной. Узнав об этом, Бродский, который в ту новогоднюю ночь скрывался в Москве «от правосудия», бросился в Ленинград. Что там на этой даче в действительности происходило, волновало и мучило его больше, чем суд и тюрьма.
Потом она ездила к нему в ссылку, у них даже родился сын, но в эмиграцию Бродский отправился всё-таки один. Больше они не встречались. Уже прожив десятилетие в Америке, поэт признавался друзьям: «Как это ни смешно, я всё ещё болен Мариной. Такой, знаете ли, хронический случай». Он посвятил М. Б. больше 30 сочинений любовной лирики высочайшего класса (они стали центральными в его творчестве, он называл их своей «Божественной комедией»). И женился в конце концов на девушке, похожей на неё.
М. Б. остаётся все такой же таинственной: говорят, в юности она даже изобрела особый шифр, чтобы вести личный дневник, и вообще настоящее её имя – Марианна. Она не даёт интервью, не издаёт мемуаров. В эпоху повального бесстыдного пиара поражают скромность и какой-то духовный аристократизм этой женщины, которой Бродский признавался: «Я был только тем, чего ты касалась ладонью».
Светлана Яковлева, специально для «В кризис.ру»
