30 лет назад столица Румынии стала ареной уличных побоищ. Студенты бились с полицией, шахтёры избивали студентов. Голаниада столкнулась с Минериадой. Причём все защищали свободу и демократию от коммунизма и фашизма. Революции нередко разворачиваются именно так – расколом и враждой недавних соратников. Их сталкивают лбами те, кто уже отхватил своё и страшится продолжения. Бухарестский июнь 1990 года полезно вспомнить в России. Чтобы понять прошлое. А быть может, в чём-то представить будущее.

Но для этого придётся несколько углубится в историю Румынской революции. Восстание против диктатуры Николае Чаушеску началось 16 декабря 1989 года. Первым поднялся город Тимишоара. Бросив войска на подавление, Чаушеску подписал себе смертный приговор. Городские бунты разгорелись повсеместно, сомкнувшись вокруг бухарестской резиденции диктатора. Оружие заговорило с обеих сторон. Армия перешла на сторону восставших. За ней последовали другие силовики. Не прошло и десяти дней, как режим был свергнут, диктатор казнён. Власть перешла в руки Фронта национального спасения (ФНС). Во главе наскоро сформированного античаушистского движения стал Ион Илиеску. Взволнованным голосом обратился он к соотечественникам: «Диктатор пал!»

Казалось бы, живи и радуйся. Но многие считали, что радоваться рано. Страна помнила Илиеску видным деятелем коммунистического режима. Он успел побывать и начальником румынского комсомола, и первым секретарём крупного партийного комитета в Яссах, и главой Национального совета по водному хозяйству, и членом ЦК РКП. Этот стремительный карьерный рост и побудил Чаушеску задвинуть потенциального конкурента директором научно-технического издательства. Репрессировать Илиеску пожёстче требовала Елена Чаушеску, могущественная жена «кондукэтора», расстрелянная вместе с ним.

В первые недели революционные власти заявили об обновлении социализма. Раскрыли партийные спецраспределители, раздали народу апельсины. Произвели серию публичных арестов. Вскоре были организованы громкие судебные процессы над одиозными главарями чаушизма. В этом плане, кстати, Румыния опередила ельцинскую Россию. Переживаний по поводу «охоты на ведьм» в румынской общественности не замечалось. Нереальная доброта Бориса Николаевича не в характере Иона Илиеску.В январе 1990 года открылся «Процесс Политисполкома» (так в Румынской КП называлось Политбюро). Перед судом предстали 25 высших сановников РКП. Заседания велись в два производства. Первыми были осуждены четверо «небожителей» из ближайшего окружения Чаушеску: секретари ЦК Эмиль Бобу и Маня Мэнеску, вице-премьер Ион Динкэ, министр внутренних дел Тудор Постелнику. Бобу руководил партийно-административным аппаратом, Мэнеску курировал тяжёлую промышленность и нефтянку, Динкэ был главным консильери по силовым структурам, Постелнику возглавлял карательные органы. Первые двое отличались особой сервильностью в насаждении культа личности Чаушеску, соревнуясь в восхвалениях. Мэнеску даже перед самым бегством пытался целовать руку кондукэтора, пока Бобу рассовывал деньги по карманам шубы. Динкэ был известен особой жестокостью, его кличка Те-ляга («Вы-арестованы») говорила сама за себя. Постелнику поражал воображение непрошибаемым тупизмом при исполнении.

Во «второй серии» процесса на скамье подсудимых расселись бонзы поменьше в количестве двадцати одного. Особое внимание привлекали недавний премьер-министр Константин Дэскэлеску, бывшие главы МИД Йон Тоту и Штефан Андрей, многолетний партийный идеолог Паул Никулеску-Мизил, куратор лёгкой промышленности Людовик Фазекас,  куратор образования Думитру Попеску. И конечно, колоритные партийные дамы – министр лёгкой промышленности Лина Чобану (ближайшая подруга Елены Чаушеску), министр образования академик Сузана Гыдя, министр торговли и начальница женского комдвижения Анна Мурешан, дипломат Корнелия Филипаш.

Женщины, как водится, сохраняли мужество. Не столько оправдывались сами, сколько оправдывали кондукэтора. Показал твёрдость и Динкэ, отказавшийся в тюрьме сбривать дед-морозову бороду. Не то остальные. Мэнеску благодарил народ за свержение тирана. Постелнику называл себя «тупым быдлом» и говорил, что сам не понимает, «как мог выполнять преступные приказы предателя Чаушеску». Дэскэлеску называл Чаушеску беглым убийцей. Ему, впрочем, было проще других: психиатрическая экспертиза констатировала шоковое помутнение мозгов и неспособность осмысливать сказанное.

Попали под суд и главные чаушистские силовики – директор Секуритате генерал Юлиан Влад, начальник экономической контрразведки генерал Эмиль Макри (доверенный спецслужбист Чаушеску), экс-министр обороны и заведующий военным отделом ЦК генерал Ион Коман. Держались покрепче партаппаратчиков и министров. Даже позволяли себе нагловато прищуриваться, как бы намекая: меньше будете знать – лучше будете спать.

Приговоры прозвучали сурово. Мэнеску, Бобу, Постелнику, Дэскэлеску получили пожизненное заключение, Влад и Коман – 25 лет тюрьмы, Динкэ и Тоту – 15 лет. Прочим дали меньше, но оправдан не был никто. Никто, однако, не отсиживал полного срока. К средине 1990-х Илиеску помиловал всех. Кроме Тоту и Макри, умерших в заключении.

Эти люди в глазах народа олицетворяли свергнутую диктатуру и должны были поплатиться за это. Страна требовала возмездия за десятки лет диктатуры, репрессий, произвола, нищеты и унижений, за смерть 1116 человек и кровь 4 тысяч раненых в декабре 1989-го. Однако грозные вердикты не создавали ощущения справедливости. Не только потому, что многие догадывались: эти сроки окажутся условными. Были ещё две причины.

Во-первых, очень уж по-коммунистически проходили процессы. Обвинительный уклон, политическая мотивация, невнимание к доказательствам. Так судили при самом Чаушеску и его предшественнике Георгиу-Деже. С революционными декларациями о верховенстве права это не очень коррелировалось. Не менее важно второе. Подсудимые обвинялись в геноциде и убийствах – на основании участия в расширенном заседании Политисполкома 17 декабря 1989-го, где Чаушеску отдал приказ стрелять в протестующих. В общем, и всё. Типичный отзыв: «Их обвинили в том, что они не возражали Чаушеску на одном заседании. Но с них не спросили за долгие десятилетия, которые они правили страной».«Процесс Политисполкома» ещё разворачивался, когда активисты воссозданных исторических партий – Христианско-демократической национальной крестьянской (национал-цэрэнисты) и Национал-либеральной – устроили 28 января 1990-го демонстрацию на бухарестской площади Победы. Яростные антикоммунистические лозунги касались не только прошлого. Один звучал так: «Вчера Чаушеску, сегодня Илиеску!» Правительство ФНС был припечатано термином «неокоммунизм». Месяца не прошло с падения режима, но радикалы уже однозначно воспринимали происходящее как номенклатурный реванш. «Они пожертвовали Чаушеску, чтобы сохранить власть», –  сказал антикоммунистический повстанческий командир послевоенных лет Ион Гаврилэ Огорану.

И тогда Илиеску проявил серьёзный креатив. Он призвал на помощь рабочих бухарестских заводов. На его зов явился с кастетами и дубинками трудовой коллектив машиностроительного гиганта IMGB. Со своими лозунгами: «Смерть интеллигенции!», «Не думать, а работать!» Местных пролетариев не хватило, и утром 29 января в Бухаресте появились пять тысяч шахтёров. Они захватили штаб-квартиры двух оппозиционных партий, избили десятки демонстрантов. ФНС показал силу. Румыны ощутили поистине античный масштаб событий. Январское побоище назвали Минериада — «шахтёрская Илиада».

Следующая Минериада произошла меньше чем через месяц. 18 февраля антикоммунистические демонстранты атаковали штаб-квартиру «неокоммунистического» ФНС. На следующий день в столицу прибыли четыре тысячи шахтёров. Наученная недавним опытом оппозиция предпочла договориться, и бить никого не пришлось. Однако горняки пообещали, что снова посетят столицу с орудиями труда, если кто-то посмеет выступить против правительства. Между прочим, возглавлял правительство не Илиеску, а либеральный реформатор Петре Роман (его подчас сравнивают с Егором Гайдаром). Но и он причислялся к «неокоммунистам», поскольку происходил из благополучного околономенклатурного семейства и состоял в руководстве ФНС.

Отчего же возникла у сознательных румынских пролетариев такая любовь к новым вождям? Что их привлекало – номенклатурное прошлое Илиеску или либеральная программа Романа? Ни то, ни другое. Всё гораздо проще. «Простые люди дождались наконец жизни без Чаушеску, – поясняли румынские обозреватели 1990-го. – Они счастливы одним этим. И всякое выступление против тех, кто по видимости избавил их от диктатора, воспринимают в штыки. Никаких аргументов просто не хотят слышать».

Илиеску и его группа виртуозно играли на этом. Оппозиция убедилась в диктаторских замашках нового режима. И уяснила его популистское мастерство, реальную опору на низовые массы. Что сильно осложняло ситуацию.

Однако радикальные антикоммунисты были не менее тверды. 11 марта 1990-го тимишоарские участники Рождественской революции собрались в своём городе и составили прокламацию. Которая стала основополагающим документом румынской оппозиции.

Авторы заявили: ход событий противоречит идеалам революции. Но они полны решимости продолжать борьбу против «красного фашизма» – коммунизма как такового (а не только против мёртвого Чаушеску). Во имя ценностей европейской цивилизации. Особо возмущало оппозиционеров стравливание классов, сеяние раздоров в румынском народе. Ведь коммунизм рабочие и интеллигенты свергали вместе. Ключевой же пункт гласил: не допускать к выборам бывших коммунистических функционеров  и силовиков. Понятно, что в РКП состояли около 4 млн человек, почти каждый пятый румын. Но: «Президент Румынии должен быть одним из символов нашего развода с коммунизмом». Человек, решивший вступить в РКП, не имеет морального права быть главой государства. Да и полномочия будущего президента следует ограничить. В экономической части документа говорилось о рыночных реформах, в том числе приватизации.

Главная мысль была ясна: революция продолжается. Дальнейшие события подтвердили правоту авторов этой исторической прокламации.22 апреля 1990 года оппозиционеры заполонили Университетскую площадь Бухареста. «Зона, свободная от неокоммунизма» – так её провозгласили. Через двое суток на балкон геологического факультета Бухарестского университета вышел 50-летний профессор Эмиль Константинеску – правозащитник, лидер антикоммунистического Гражданского союза и бывший секретарь по пропаганде университетского парткома РКП. Вышел, чтобы объявить о своей солидарности с авторами Тимишоарского акта.

В тот же день Илиеску обозвал собравшихся хулиганами (прямо как Владимира Буковского). По-румынски – Golani. Студентам понравилось. Свою акцию они назвали Голаниада — «Илиада хулиганов». Набралось хулиганов, кстати, до 30 тысяч.

Официальная пропаганда ФНС сообразила промашку своего лидера. Началась беспрерывная накачка: «нет, это не просто хулиганы, это просто фашисты!» Точнее – «легионеры», Железная гвардия, свирепствовавшая в предкоммунистические времена 1930–1940-х. Кто смотрел фильмы про комиссара Миклована, тому объяснять не надо.

Нельзя сказать, чтобы этот ярлык был совсем ни на чём не основан. Вожаком Голаниады был не почтенный профессор Константинеску. «Хулиганов» сгруппировал 27-летний этнолог, антрополог и фольклорист Мариан Мунтяну. Изучая румынскую историю и культуру, он пришёл к выводу: румынский народный характер ярче всего раскрылся в ультраправой Железной гвардии.

Мариан люто ненавидел коммунизм. Его дед 16 лет провёл в советском ГУЛАГе только за то, что был офицером румынской армии. За год до свержения Чаушеску молодого интеллектуала взяла на карандаш Секуритате. Несколько раз его вязали за «христианскую пропаганду». Понятно, что Мунтяну с энтузиазмом примкнул к революции 1989-го, возглавив национальную «Студенческую лигу». С начала 1990-го он повернул фронт против «неокоммунистов». Идейно убеждённый националист, Мариан не боялся лезть в пекло, рискуя жизнью.

Другим видным «хулиганом» стал 25-летний композитор Кристиан Пацуркэ. Он написал музыку «Гимна голанов». А слова в нём такие: «Лучше быть бродягой, чем предателем. Лучше быть хулиганом, чем диктатором. Лучше быть бездельником, чем активистом. Лучше быть мёртвым, чем коммунистом». Каждый участник Голаниады, молодой и пожилой, мог подписаться под этим.

Например, 63-летний писатель и журналист Октавиан Палер – бывший зампред госкомитета по телерадиовещанию. Или 71-летний священник-богослов Константин Галериу – благообразный батюшка с долгой серебряной бородой был среди румынских православных примерно так же популярен, как дьякон Андрей Кураев среди продвинутых прихожан РПЦ. Верующие румыны в основном православные. Но 73-летний Ион Рациу и 76-летний Корнелиу Копосу – восстановители Национал-цэрэнистской партии – принадлежали к Румынской католической церкви. Это не создавало никаких проблем, христиане едины.

Телеграмму поддержки Голаниаде прислал из Франции великий Эжен Ионеско. Лаконично: «И я — хулиган». Солидарность мэтра символически определила социокультурную ориентацию бухарестской «свободной зоны». Это было движение свободомыслящих интеллектуалов. В атмосфере студенческого оттяга под крайне радикальными политическими лозунгами. На площади создалась особая аура – читались стихи, показывались фильмы, ставились любительские спектакли. Кто-то строил баррикады, кто-то разбивал палатки, кто-то голодал в знак протеста… Но всем было весело.

Всё бы ничего, но в Румынии живут не только интеллектуалы. На президентских выборах 20 мая 1990-го Илиеску получил 85% голосов, лидер национал-либералов Раду Кымпяну – менее 11%, национал-цэрэнист Ион Рациу – немногим более 4%.

Победа Илиеску была в общем честной. Но «хулиганы» не хотели с этим мириться. Раздавались возгласы о фальсификации выборов. Более продвинутые говорили: значит, народ ошибся. Такое бывает. Надо объяснять массам положение и готовится к следующим выборам, которые предстояли всего через два года. Завязались переговоры оппозиции с ФНС об урегулировании политического кризиса. Однако 11 июня стало ясно, что переговоры зашли в тупик.Сотня самых упорных протестующих начала беспорядки на столичной площади Виктории. Им удалось вплотную приблизиться к правительственному дворцу. Илиеску мгновенно оценил ситуацию. Начались комбинированные удары с наращиванием тяжести.

Ранним утром 13 июня полиция напала на участников университетской голодовки. Палатки снесли, демонстрантов арестовали. Через час полиция атаковала Институт архитектуры, окружив площадь и забаррикадировав её автомобилями. При этом полицейская пресс-служба сообщила журналистам, что ничего об этом не знает.

К одиннадцати утра количество арестованных достигло 240 человек. В здании архитектурного факультета прошла «полевая» пресс-конференция голанов, озвучившая протестные лозунги. Но через час помещение окружили рабочие, вновь мобилизованные призывом Илиеску.

Но студенты повели себя не так, как ожидалось. Они начали обороняться с коктейлями Молотова и пошли на прорыв. Вскоре Университетская площадь вновь оказалась в их руках. Горячие головы бросились развивать успех. Штаб-квартиры министра внутренних дел и начальника полиции Бухареста превратились в поле боя. К шести вечера демонстранты собрались у телебашни. Телевизионное вещание было прервано. Чиновники запаниковали.

Один Илиеску был спокоен как удав. Он знал: на помощь едут шахтёры. Причём не откуда-то, а из долины Жиу – где умели напугать самого Чаушеску. Вёл горняков 35-летний харизматик Мирон Козма. В прошлом – дискотечный ди-джей, забастовщик 1977-го и осведомитель Секуритате. В будущем – бизнесмен-нувориш.

Ранним утром 14 июня шахтёры высадились с поездов в Бухаресте. С распростёртыми объятиями встретили их полицейские, армейцы и бойцы спецподразделений. С государственных складов добровольные защитники президента получили оружие и пропитание. Перед ними выступил сам Илиеску: типа, бей хулиганов-наркоманов-фашистов!

Даже советская официозная печать, в целом сочувствовавшая Илиеску, вынуждена была признать: «Жители Бухареста стали жертвами шахтёрских методов, сильно смахивавших на массовый террор». Начались жестокие избиения. Причём не только студентов и оппозиционеров. Им, конечно, доставалось больше всех, как Мариану Мунтяну, отбивавшемуся в первых рядах. Но – типичная зарисовка советского корреспондента: «Я видел, как крестился мужчина, чудом успевший скрыться во дворе»… По официальным данным, тяжёлые травмы получили 746 человек. Шестеро погибли: четверо от пуль, один от ножа, один от сердечного приступа. Плюс – 185 арестованных. Мунтяну попал в больницу и пережил клиническую смерть, а когда оклемался, очутился на нарах. 15 июня прошла волна последних арестов. На этом Голаниада закончилась. А вместе с ней – третья Минериада, самая кровавая из всех.В тот же день «румынский Гайдар» Петре Роман в очередной раз назвал протестующих фашистами. Но это уже не звучало с прежней убедительностью. Миллионы румын негодовали на жестокость властей и горняков-штурмовиков. Возмущение прокатилась и по миру. Западные правительства особо отмечали: «Достойно сожаления, что против демонстрантов были использованы не только полицейские силы, но и отдельные группы трудящихся». «Трагическим и печальным обстоятельством» назвал вмешательство шахтёров Лех Валенса, вскоре ставший президентом Польши.

Через год с небольшим, в сентябре 1991-го, те же шахтёры, уже никем не званые, вновь ворвались в Бухарест с дубинами – сносить Илиеску и Романа. Sic transit gloria mundi. Вломились они и в здание парламента. Депутаты застыли в ужасе. Кроме одного: «Вы не в хлеву! Пошли вон!» – крикнул Ион Рациу. На несколько секунд воцарилась тишина. После чего зал взорвался возгласами «Рациу в президенты!» Расхохотавшись, шахтёры ушли. Мужики заценили смелость пожилого человека в галстуке-бабочке.

28 сентября президент подписал соглашение с Козмой. Правительство Петре Романа уходило в отставку. Илиеску опять всех переиграл.

Последние две Минериады пришлись на начало 1999-го. Но государство и общество уже научились управляться с этой проблемой. Президент Эмиль Константинеску – тот самый с балкона Голаниады, не тёзка-однофамилец – выдвинул навстречу жандармов и призвал народ к отпору: «Иначе у Румынии нет будущего». Мирон Козма очнулся в тюрьме. Вышел только в 2004-м – по амнистии от друга-приятеля Илиеску, вернувшегося на президентский пост. Но больше шахтёров на столицу не водит.

Мариан Мунтяну, Алексей Навальный, Мирон Козма, Игорь Холманских… Отчего-то возникают такие параллели. И надо сказать, не в нашу пользу. Румынские аналоги как-то более по-настоящему смотрятся. Ведь не представить «уралвагонзаводского» вождя протестующим против пенсионной реформы – а Козма, каков бы ни был, сметал правительство Романа, когда оно ущемило шахтёрские интересы. Оппозиционную пару не станем и сравнивать. Хотя справедливости ради заметим пропутинские симпатии Мунтяну последних лет.

Румынский бунт прочувствовали на своей шкуре и Чаушеску, и Илиеску, и Константинеску. В XXI веке традиция гражданского неповиновения продолжается. Правители, утратившие доверие масс, долго не засиживаются. Это касается и шишек помельче. Пожар в ночном клубе? Изволь-ка, премьер, в отставку. Смягчение наказаний за коррупцию? Министр юстиции, с вещами на выход. Это надёжно. Это работает.То, что произошло в Румынии тридцать лет назад, невозможно оценивать однозначно. Отдавая должное идейности участников Голаниады, следует признать: в своём антикоммунистическом неистовстве они оказались… скажем так, далековаты от народа. Но ошибки были учтены и исправлены. Сейчас нация воздаёт должное их борьбе.

Шахтёры, поразившие мир жестокостью, искренне считали себя защитниками демократии. В их глазах Илиеску ассоциировался с революцией, покончившей с диктатурой Чаушеску. Немудрено, что они были готовы стоять за него насмерть. Ведь до сих пор 90-летнего Илиеску поддерживает немало румын старшего поколения. Таких людей не смущает даже привлечение кумира к суду за кровавые махинации революционных дней. Вот уж – «их честь зовётся верность».

Сам Илиеску достоин своих поклонников. Может, именно этого и не хватало Ельцину… Итог мягкости Бориса Николаевича известен – двадцатилетие олигархического чекизма. Тогда как в Румынии – как бы оно ни начиналось и какие бы зигзаги ни случались – давно утвердилась демократия с регулярной сменяемостью власти. Сейчас, при президенте-либерале Клаусе Йоханнисе, кто вспомнит «неокоммунизм»?

Михаил Кедрин, специально для «В кризис.ру»