Тридцатилетия революций зачастую отмечаются в печальной хмари. Наш Август 1991-го нисколько не исключение. Франция 1819 года – это реставрированные Бурбоны. СССР 1947-го – миллионы заключённых и спецпоселенцев, десятки тысяч политических арестов, свыше тысячи смертных приговоров. Куба 1989-го – показательная казнь генерала Очоа. Иран 2009-го – уличные расстрелы протестующих. Сегодняшний юбилей смотрится ещё туда-сюда. А главное, никаких особых путей. Всё как у людей.
Утром 19 августа 1991 года над шестой частью земной суши прогремело «Заявление советского руководства». Учреждался Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП), которому передавалась вся полнота власти на территории Советского Союза. Под этим актом стояли три подписи: Геннадий Янаев (вице-президент СССР), Валентин Павлов (премьер-министр СССР), Олег Бакланов (первый заместитель председателя Совета обороны при президенте СССР). Наряду с Янаевым, Павловым и Баклановым, в ГКЧП вошли председатель КГБ Владимир Крючков, министр обороны Дмитрий Язов, министр внутренних дел Борис Пуго, президент Ассоциации государственных предприятий Александр Тизяков, председатель Крестьянского союза Василий Стародубцев.
Эти имена стоит напомнить. Мало кто сейчас способен их перечислить без загугливания. Никого из этих людей нет в живых тридцать лет спустя. Последним скончался Олег Бакланов – за три недели до юбилея.
ГКЧП объединил практически всё высшее государственное руководство СССР. Хотя и внеконституционно. И за исключением первого лица. Янаев своим указом вступил в исполнение обязанностей президента. Михаил Горбачёв был изолирован в крымском дворце Фороса, его судьба выглядела туманно. «Болен. – Чем болен? – Какая разница? Мы не врачи. Сказано: болен» – реальный диалог Янаева с коллегами. Этот момент превратился в опаснейший изъян всей программы путча. «Отстранён от власти законно избранный президент СССР» – подчёркивал Борис Ельцин в своём призыве сопротивляться ГКЧП. Такого организаторы переворота никак не предвидели. Но это даже не главное. Не предвидели они и гораздо более серьёзных вещей, гибельных для своей затеи.
«Движущей пружиной» путча, неформальным лидером ГКЧП впоследствии был назван Крючков, представлявший органы госбезопасности. Самую жёсткую позицию занимал Бакланов, отражавший настрой аппарата КПСС и кадров ВПК. Близок к нему в этом плане, где-то даже круче, был «красный директор» Тизяков, но он не принимал решений, обязательных к государственному исполнению. Пуго держался с явной отстранённостью, хотя ему вроде бы отводилась авангардная карательная роль. Формальный возглавитель Янаев не годился никуда, его появление придавало происходящему анекдотический оттенок. Павлов просто немедленно отключился с гипертоническим кризом – для карьерного финансиста оказалось неподъёмно изображать жёсткого политика. Стародубцев выглядел очевидно растерянным: куда попал, зачем? Фронтовик Язов категорически отказался становиться «советским Пиночетом» – что и пустило всю затею под откос.
Редчайшая хунта в истории переворотов – чтоб такой раздрай. Кто решает, ни к чему не готов, кто готов, ничего не решает. Способные к действию и решению недаром в ГКЧП не входили. Идеологом путча выступал председатель Верховного Совета Анатолий Лукьянов. На тот момент едва ли не сильнейший политик советско-консервативного лагеря. Но его заявление с резкой критикой проекта Союзного договора (кстати, и в самом деле нелепого – ни да, ни нет) оглашалось отдельно от заявлений ГКЧП. Генералы Валентин Варенников, Альберт Макашов («удивлён неарестом Ельцина»), Владислав Ачалов рвались к делу – и не получали команды.
Партийных ортодоксов, типа секретаря ЦК КПСС Олега Шенина, вообще отодвигали на дистанцию. Все уже знали, даже гэкачеписты: где эта партия, там облом, там конец. Путч совершался на благо и во имя номенклатуры КПСС. Но об этом ни слова.
Когда впоследствии гэкачепистов обвиняли по статье 64 УК РСФСР в «заговоре с целью захвата власти», защитники имитировали недоумение: какого захвата? Ведь они и так обладали верховной властью в стране! Обвинение, казалось, легко отбивается. Но только если забыть ключевой момент: все они были обречены свою власть потерять, и притом в ближайшие месяцы, если не недели.
Гражданские свободы, многопартийность и выборность не оставляли камня на камне от партократии КПСС, коммунистической идеократии и тотального диктата союзного центра. Рушились основы основ политической системы, в которой только и могла существовать власть членов ГКЧП. Что говорить, когда Союз ССР, который они возглавляли, вообще переставал существовать. Шесть республик к тому времени уже провозгласили независимость. Остальные явно готовились к тому же решению. Кто быстрей, кто медленней, но единым вектором. Что говорить, когда из-под союзного контроля выламывалась РСФСР – под лозунгами «Демократической России». Решительная победа Бориса Ельцина на российских президентских выборах обозначила полную несовместимость новой страны с со старой системой. И с её конкретными носителями. Да ещё такими конкретными, как «Пуго, Стародубцев, Тизяков, Янаев, Павлов и Бакланов, Язов и Крючков…»
Значительная часть правящей номенклатуры к тому времени освоилась в новых временах. Многие аппаратчики были готовы к дальнейшим преобразованиям, видели в них реальную выгоду для себя. Если говорить о России, то взять хотя бы Юрия Лужкова (хотя почему бы не Владимира Путина при ленинградском мэре?). Но в большей своей части советский правящий слой занимал консервативные позиции. Выраженные в создании ГКЧП. С соответствующими последствиями, которые предвидел мэр Москвы Гавриил Попов: «Аппарат так и не смог выдвинуть ни своего лидера, ни своей программы. Нет способных людей».
Главными текущими опасностями представлялись советским консерваторам два неодолимых процесса. Рыночная трансформация экономики выбивала материальную базу номенклатурной власти. Суверенизация республик просто ликвидировала управляемое ими государство. Недаром в последующих документах ГКЧП именно хозяйственные и союзно-государственные проблемы подавались как первоочередные. При том, что гражданско-политические свободы гэкачеписты обещались оставить. Даже вставали на защиту «избранных народом Советов» от «префектур и мэрий». Но многим не хватало наивности поверить в такие обещания. И в «поддержку частного предпринимательства» действительно частные бизнесмены отчего-то не поверили.
Без государственного переворота и диктаторского режима путчисты просто-напросто превращались в пенсионеров. Что не предел мечтаний для государственного деятеля. Да ещё сформированного советской системой. Приверженность которой, думается, была у них вполне искренней.
«Обращение к советскому народу» (датированное, кстати, не 19-м, а 18 августа) красочно описывает положение дел в стране: «Начатая по инициативе М. С. Горбачёва политика реформ зашла в тупик. Страна стала неуправляемой. Возникли экстремистские силы, взявшие курс на ликвидацию Советского Союза, развал государства. Растоптаны результаты общенационального референдума о единстве Отечества. Хаотичное, стихийное скольжение к рынку вызвало взрыв эгоизма, резкое падение уровня жизни, расцвет спекуляции и теневой экономики. Если не принять срочных и решительных мер, неизбежен голод и новый виток обнищания. Преступность быстро растёт, организуется и политизируется. Мы намерены незамедлительно восстановить законность и правопорядок».
Расшифровывалось всё это элементарно. От товарища Горбачёва ждали нормальной андроповщины. Поначалу так и шло, всё было в порядке. Но потом он заигрался в свои перестройки и повёл в тупик. А с 1989-го вообще невесть что творится. «Возникли силы», возомнившие себя народом демократической страны, в грош не ставящие номенклатурное руководство. Сплошной эгоизм и курс на развал. Сам Горбачёв не знает, что делать. Придётся ему отдохнуть, а нам всерьёз решать. Ну, как в канонической песне Макаревича: «Отольётся вам не водичкой эта ваша бравада стадная. Нам достаточно чиркнуть спичкой, и пойдёт карусель обратная».
Ничего особенно нового в этом не звучало. Тотальная катастрофа официально констатировалась минимум с декабря 1990-го, равно как ставка на чрезвычайщину, последний козырь власти. Меньше чем за месяц до ГКЧП, 23 июля, «Советская Россия» опубликовала «Слово к народу» (не путать с «Обращением»): «Случилось огромное небывалое горе. Погибель происходит при нашем молчании. Что с нами сделалось, братья? Пора отряхнуть оцепенение, сообща и всенародно искать выход из нынешнего тупика. Среди россиян есть государственные мужи. Советский Союз – наш дом и оплот!» Среди подписавших россиян были такие государственные мужи, как Стародубцев и Тизяков, а также Геннадий Зюганов, не говоря об Александре Проханове, стиль которого сочится в каждой фразе.
Авторы «Слова» именовали себя «народно-патриотическими силами». Не дремали и коммунистические фундаменталисты, порой выражавшие своё видение ситуации даже не в былинной, а в стихотворной форме: «Порнографией бьём младенцев, рясы мечутся чёрным крылом, в ритуальных танцах коленца отбивают шаманы кругом, по приютам голодные дети, вместо хлеба церковный звон, по советской нищей планете собирает медь марафон…» У этих сталинистов, правда, мы видим марксистскую ортодоксальность с её пламенно-хрущёвской антирелигиозностью. Но в общем и целом – примерно те же оценки, что в «Обращении».
Опять же незадолго до ГКЧП получила огласку в прессе программа полуподпольной ультрасталинистской группировки. Совпадения бывали почти дословными. Только парни попроще выдвигали более радикальные предложения. Например: «Провести фильтрацию в лагерях. Всех, у кого сроки свыше десяти лет, в расход». Обосновывалось не идеологически, а экономически: «Необходимо перейти к строжайшей экономии и не расходовать государственные средства на содержание заключённых бандитов». Следующий пункт был ещё лаконичнее: «Религию не трогать». Прорежимный ресурс чёрных ряс и звона осознавался вполне. Такая вот заочная полемика с предыдущими поэтами. Уж конечно, ГКЧП и не собирался трогать.
Нельзя не признать: советский консерватизм и в 1991 году имел свою базу массовой поддержки. Довольно многие граждане облегчённо тогда вздохнули: наконец-то кончился бардак, возвращается порядок. И если бы ГКЧП выступил с публичным призывом… кто знает. Возможно, такие демонстрации собрали бы немало участников. Ситуация могла развернуться иначе. Могла и трагически. Но этого не произошло.
Для политической ментальности членов ГКЧП реальное обращение к массам было за гранью мыслимого. Они умели отдавать приказы: «Отрапортовать к ноябрьским!» Или вещать «голосами с Синая»: «Граждане СССР! Заботьтесь об охране окружающей среды, рационально используйте природные ресурсы!» (подлинный текст из призывов ЦК КПСС к 7 ноября). Но – обращаться, звать на помощь? Включать «население» (партаппаратный термин, политкорректно заменявший понятие «чернь») в разборки серьёзных людей, в решение вопроса о власти?! Это было бы покушением на святая святых номенклатурности. Власть, взятая подобным образом, уже по ним и не власть. Такая победа хуже всякого поражения. Они заранее предпочитали разгром и тюрьму.
И судя по себе, они рассчитывали, что противник рассуждает так же. С тем же Ельциным, как с Кравчуком или Каримовым, планировали договориться. Все же в конце концов свои, выученики КПСС. Это и был главный просчёт. Тягу к свободе не знали, народа не замечали. Ну что за пустяки? Перейдём к делу товарищи. На этом и погорели – ибо к делу перешли другие.
Предлагаем читателю свидетельства и размышления участника событий. Социал-демократ Павел Кудюкин, на тот момент бывший диссидент и политзаключённый, будущий заместитель министра труда России, 19–21 августа 1991 года находился в Белом доме – центре российского демократического сопротивления. Это интервью публиковалось на солидаристском ресурсе десять лет назад – к 20-летнему юбилею. Воспроизведём в некотором сокращении.
— Вы ожидали установления диктатуры и долгой подпольной борьбы?
— Честно говоря, нет. Мне позвонил товарищ по партии из Владивостока: «Включите телевизор, переворот». Включаю. И первая мысль: если переворот, то почему работают телефоны? Почему я по ним разговариваю?.. Беспомощный дилетантизм – только так можно было охарактеризовать действия путчистов.
— Как вы думаете, почему?
— Они жили в своём искусственно сформированном мире. Страшно были далеки от народа. Даже КГБ неадекватно воспринимал реальность. С одной стороны, сильно драматизировали, накручивали бред про каких-то боевиков «ДемРоссии» с рациями и крючьями, чтобы влезать на кремлёвские стены. С другой – наивно полагали, что советский народ непоколебимо привержен советским идеалам и жаждет сохранения СССР.
— Какие социальные группы создавали основу сопротивления ГКЧП?
— Молодёжь прежде всего. В социальном плане те же, кто преобладал в демократическом движении конца 1980-х – начала 1990-х. Инженеры, техническая интеллигенция.
— А буржуазия и пролетариат?
— Бизнес тогда был не столь аполитичен, как сейчас. К Белому дому пришли многие бизнесмены и менеджеры. Что касается рабочего класса, то чёткую позицию против ГКЧП, в поддержку демократии и российского руководства (не забудем, что эти понятия тогда отождествлялись) заняли в основном активисты. Их, между прочим, было в то время немало. Массы элементарно не успели раскрутиться и подняться.
— Призыв к всеобщей забастовке был проигнорирован.
— Я бы так не сказал. На организацию забастовок, особенно политических, требуется время. Продержись ГКЧП хотя бы дней пять, забастовки бы начались. Кстати, СДПР издала тогда листовку – инструкцию по забастовочным акциям.
— Скажите, бросалось ли в глаза, что «на сторону демократии» переходит бюрократия? Ведь одним из организаторов защиты Белого дома являлся, скажем, Юрий Петров. Второй секретарь, затем преемник Бориса Николаевича Ельцина в Свердловском обкоме. Прославился тем, что единственный резко возражал Горбачёву на совещании в ЦК – поддерживал Нину Андрееву, оправдывал Сталина. За что был отослан послом на Кубу. А вернувшись от Фиделя – снова к Ельцину, возглавлять технический аппарат демократических сил…
— Такой процесс чувствовался. Продвинутые бюрократы на глазах делали окончательный выбор. Некоторые примеры действительно были из неожиданных.
— Тот же Петров стал при Ельцине первым главой администрации президента. Видный аппаратчик КПСС, убеждённый сталинист – по-настоящему убеждённый, иначе бы с генсеком не спорил! – занял один из ключевых государственных постов в демократической России. Было ли в августовские дни понимание таких перспектив, содержания этой тенденции?
— Мне кажется, нет. Не было.
— Думается, здесь отразился выбор пути развития. Умеренно-аппаратный, с опорой на «перекрасившуюся номенклатуру». Но был ведь и последовательный вариант. Снос властных структур, оставшихся от коммунистического режима. Революционное правительство, ревкомы на местах. Новые управленческие кадры, рекрутируемые из общественных активистов, опирающиеся на «демроссийские» ячейки, рабочие комитеты, продвинутые бизнес-структуры. Не исключено, что кое-кто жёстко попал бы под раздачу. Примерно как в Аддис-Абебе весной 1991-го: когда эфиопские повстанцы вошли в столицу, они первым делом рассчитались с восемью партийными секретарями, известными особой подлостью – и проблемы с коммунистической оппозицией в ходе радикальных реформ с тех пор не возникало. Есть пример и поближе: Общенациональный конгресс чеченского народа, осень того же года. Всё это носилось в воздухе. «Демократическая Россия» уже выдвигала проект общественных комитетов российских реформ.
— Считаю, что прямой революционный вариант был тогда оптимален.
— Несмотря на известные эфиопско-чеченские издержки?
— Да, несмотря. Были бы снесены препятствия. А главное, при такой модели в действие вовлекались массы. Вся направленность реформ была бы переориентирована на низы. Мы бы сейчас жили в совсем другой стране.
— Что нужно было сделать – здесь и сейчас?
— Требовались два решительных шага, к которым приложилось бы остальное. Первый: перевыборы общероссийской представительной власти. Избрание органа по типу Учредительного собрания. Второй: создание национальной гвардии. Не ответвления внутренних войск МВД, а общественной силовой структуры – гаранта преобразований.
— Что, по-вашему, помешало?
— Неверие лидеров низовой демократии в свои силы. Упование на «толстые эполеты». Фактически на таких, как Юрий Петров. Лично он очень скоро стал вызывать отторжение, и опять-таки преувеличенное, будто в нём была вся проблема. Вообще, «бывшие коммунисты окружившие Бориса Николаевича» стали притчей во языцех. Но суть от этого не менялась, дело не в конкретных персонажах. Собственно, гипертрофия надежд на самого Бориса Николаевича – явление того же порядка. Общество уступало государству. Самоустранялось, обеспечивая бюрократии движение по «прусскому пути».
— Не тем же ли путём пошёл бы ГКЧП, если представить, что они сумели бы удержаться?
— Были бы различия. ГКЧП не удержался бы без – как минимум – массовых посадок. И вот тогда становился неизбежным революционный вариант. Самая заскорузлая часть союзной бюрократии, не имея ни эффективного госаппарата, ни массовой поддержки, не устояла бы перед ударом низового протеста. А такая форма падения режима делает маловероятным «прусский путь».
— Получается, для победы революции требовался успех ГКЧП?
— Получается так. Временный успех реакции гарантировал последовательный революционный процесс. Тогда как мгновенное поражение путча укрепило позиции бюрократии. История трагедийна, что тут сказать.
Дмитрий Комарь, Владимир Усов и Илья Кричевский могли жить. Их гибель в значительной степени трагическая случайность. Но их выход на улицу и бросок на бронетехнику случайностью не был. Путч остановили просто люди. Которых путчисты не ждали. Победила та сторона, что не испугалась народа. Это – суть тех событий. Безотносительно к тому, что и как развернулось потом.
Но тут встаёт другой вопрос. Десяти лет не прошло, как польская номенклатура прессом военно-коммунистического режима подавила десятимиллионную «Солидарность». Где надо – огнём и металлом. Генерал-лейтенант Крючков в это время находился в ПНР. Всё видел. Отлично знал, как это делается. Знал, что «Демократическая Россия» несопоставима с «Солидарностью» и громить будет куда проще. Но вот его же слова, переданные из камеры «Матросской тишины»: «Когда стало ясно, что руководство России не остановится ни перед чем, было принято решение прекратить деятельность ГКЧП». Чтобы осознать фантасмагорию, представим генералов Ярузельского, Кищака, Цястоня 16 декабря 1981-го, после расстрела шахтёров бастующей шахты «Вуек»: «Когда стало ясно, что «Солидарность» не остановится ни перед чем, было принято решение прекратить деятельность Военного совета национального спасения»…
Что произошло за те десять лет? Гуманистический «дух 1989-го» захватил даже их? Или – подспудное, но неумолимое понимание конца СССР – «тогда не борись с судьбой»? Возможно, то и другое. Сейчас в любом случае неактуально. Нынешние «нигэкасебечэпэ» так не рефлексируют и не комплексуют. Можно представить, как посмеялись бы над Крючковым генералы Золотов и Карпенков, Ленин Серна и Педру Себаштьян.
Сейчас часто говорят, мол, в итоге ГКЧП победил. Два десятилетия у власти наследники Крючкова. Это так. Но – в другой стране. Созданной тем Августом. Это залог обречённости их режима, который к тому же куда рыхлее советского.
Кончилась благодушно-толерантная «цветная» эпоха. Иных революций пришли времена. Точнее сказать – вернулись. Впереди очередной накалённый апрель тридцатилетней давности, о котором до конца помнил Владимир Буковский. А с ним новый поворот и прорыв. А пока… как в той же макаревичевской песенке: «Время точно под горку катится, наш денёк за той горкой светится» – только для другой стороны.
Никита Требейко, «В кризис.ру»
