Весь мир помнит 3―4 июня 1989 года. Пекин, площадь Тяньаньмэнь. Схватка китайского народа с партократией, массовый протест, военное подавление, кровавая расправа. Но понять те дни невозможно без другой даты: 19 мая 1989-го. 30 лет назад была создана Независимая ассоциация пекинских рабочих. Самая решительная, боевая и идейная организация освободительного движения Тяньаньмэнь. Вполне по Марксу, китайские пролетарии показали себя авангардом революции – против марксистского режима.

На пути к Солнцу

К тому времени в Китае уже десять лет шли реформы. Масштабы страны делали их грандиозными. Придавали планетарное значение. Мир восхищался эффективностью китайских преобразований, смелостью и мудростью Дэн Сяопина – инициатора и стратега реформ. То-то впадали в шок иностранные корреспонденты весной 1989-го. Убеждаясь, как ненавидят Дэна простые пекинцы, пришедшие на Тяньаньмэнь.

Так было не всегда. Десятилетием раньше сотни миллионов китайцев искренне благодарили этого человека. Опять-таки, чтобы понять, надо вспомнить.

Мрачное зрелище являла КНР середины 1970-х. Позади осталась лихая эра Мао Цзэдуна, «большой скачок» и «культурная революция». Миллионы погибли от голода и репрессий. Государственная статистика принципиально отказалась от подсчёта жертв. Зачем, если Председатель Мао публично заявил, что готов стойко перенести гибель половины населения Земли – тем проще будет другой половине построить полный коммунизм. А потом заняться Луной, Меркурием и вообще остатками Солнечной системы.

«О том, как работать на Солнце, мы пока говорить не будем, – в этих словах Мао звучала скромность и реализм государственного мужа. – Ибо, по моему мнению, сейчас важнее всего Земной шар. Мы должны покорить Земной шар». Напомним: в современной КНР Мао Цзэдун считается отцом-основателем и пребывает в мавзолее. Официальные мероприятия украшаются изображениями этого добродушного лица. Руководство Коммунистической партии Китая проводит от Мао свою политическую родословную. Таковы партнёры Кремля.

Земной шар, зачищенный наполовину, притязания на Луну с Меркурием, а там и на Солнце прыгнем… И кто-то ещё ужасается путинским мультикам!  Безумие подобных режимов своей волей пределов себе не ставит. Останавливаются только на дне. Или на принудлечении.

Кстати, ещё одно частное сходство: в начале правления за Мао Цзэдуном водились «либеральные» увлечения – «Пусть расцветают сто цветов», послабления лояльным буржуа, декоративная «многопартийность». Но не этим вошёл в историю Председатель, он же Великий кормчий. Самая известная из тысяч его цитат: «Наш коронный номер – война и диктатура».

Вернёмся в дореформенный Китай. Над миллиардной страной выстроилась пирамида диктатуры: партаппарат КПК, ЦК, Политбюро, Постоянный комитет Политбюро во главе с всевластным Председателем. Сверху шли директивы, проникнутые похвальной откровенностью: «Держать массы в повиновении». Кадровые функционеры, именуемые по-китайски ганьбу, открыто позиционировались как господствующий класс. Неустанно бдели полиция и госбезопасность. На городских заводах и в сельских коммунах стояли на постоянном квартировании регулярные части НОАК. Хунвэйбинские бесчинства давно прекратились (Мао посчитал своих фанатов опасными для своей же номенклатуры и разогнал танками), но повсеместно шныряли более дисциплинированные миньбины – партийное ополчение, помесь ОНФа с НОДом. Только куда как круче. Миньбины с дубинками, к примеру, врывались в дома и контролировали планомерность деторождения. Имели на то полномочия.

Во дворце Чжуннаньхай, «пекинском Кремле», рулила местная Семья. Мао старел и сдавал. Ему было уже за восемьдесят. Председателя подкосила болезнь Паркинсона, он подолгу пребывал в неадеквате и в этом состоянии продолжал раздавать руководящие указания. Но к его большому неудовольствию власть явно переходила в другие руки. «Красной императрицей» вознамерилась стать Цзян Цин, жена Председателя, вознесённая террором «культурной революции». Она сгруппировала вокруг себя самых бешеных ультракоммунистических фанатиков, двое из которых были зятьями Мао. Эта «банда четырёх» заготовила ремейк «культурной революции» – полпотовский геноцид в масштабах Китая и войну за шар земной. Короче, улёт на Солнце через Меркурий, во исполнение заветов.

Мао уже слабо отражал реальность. Но насчёт Цзян не заблуждался. «Дерьмо! – писал он ей (муж и жена жили в соседних помещениях, но друг с другом не разговаривали). – Бьёшь мимо цели!.. Сегодня ты купаешься в привилегиях, но подумай, что будет после моей смерти». Ей казалось, что она всё продумала. Но страна считала иначе.

5 апреля 1976 года произошла крупная протестная акция на площади Тяньаньмэнь. «Долой Мао Цзэдуна! Долой императрицу!» – скандировали пекинские рабочие. Демонстранты вступили в жестокую драку с полицией. На экстренном заседании партийной верхушки царил неподдельный страх. Главари КПК увидели в происходящем аж Будапешт-1956 и всерьёз перепугались за свою судьбу. Как известно, нацлидерам немного надо, чтобы впасть в истерику. Они ведь знают себя и примерно представляют, как на самом деле относятся к ним нации.

Полицейские сводки фиксировали «хулиганские инциденты на контрреволюционной почве». (Надо помнить, что контрреволюцией коммунисты называли как раз революционные выступления против своей диктатуры. Известная манера: развязать войну – и проклинать «агрессора», повторить Гитлера – и «бороться с нацизмом».) В тайных отчётах госбезопасности с тревогой сообщалось: на заводах рабочие изготавливают оружие. Сверхплановые изделия – ножи, пики, традиционные мечи, нунчаки. Китайский пролетариат активнее всех готовил перемены.

Тройственный союз после «банды четырёх»

Мао Цзэдун умер через пять месяцев после первых тяньаньмэньских событий. Ещё через месяц оказались за решёткой его вдова, зятья и племянник. Планы Цзян Цин были обречены изначально. Вся страна, снизу доверху, люто её ненавидела. Равно как и её приспешников.

Власть захватила иная группировка высшей номенклатуры. Не идеологи «володинского типа», а коренные силовики. Прямым преемником Мао в председателях ЦК КПК стал Хуа Гофэн, в недавнем прошлом шеф госбезопасности. В первые замы выдвинулся Ван Дунсин, начальник охраны высшего руководства (именно его люди арестовали вдовствующую императрицу и её «банду четырёх»). Страховал этот тандем министр обороны маршал Е Цзяньин. Сложилась понятная нам конфигурация типа «Путин ― Золотов ― Шойгу».

Но Китай не был нефтеэкспортёром и не имел кудринских кубышек. Поэтому силовики быстро ощутили, что не справляются с управлением. Ни Хуа, ни Ван не обладали  ни системным мышлением, ни всеохватным влиянием. Не являлся стратегом государственного развития даже маршал Е. Хотя он в этом плане был посильнее двух первых. Недаром в молодости состоял в Гоминьдане, служил у Чан Кайши.

Именно Е Цзяньин понял, кто нужен во власти и настоял на этом. Из Кантона в Пекин, и сразу на пост зампреда ЦК КПК, возвратился Дэн Сяопин.

Третье пришествие 

Этого человека называли птицей Феникс. Мао Цзэдун дважды повергал сподвижника в пропасть опалы. После этого обычно исчезали. Но Дэн Сяопин поднимался. Причём на вершину.

Первый раз это случилось в годы «культурной революции». Дэн сам был среди организаторов репрессивной кампании. Он даже придумал ярлык «новобуржуазные элементы» ― идеологическое обоснование преследований. Именно так Дэна и назвали, после чего отдали хунвэйбинам. Мао рассудил как в басне Крылова: «Спасибо, милый кум! Наставил ты меня на ум!» Дэн принял участь со стоической покорностью.

Причиной опалы был прагматизм Дэн Сяопина, его тяготение к чему-то вроде НЭПа. Жёсткий коммунист, ветеран КПК, приближённый Председателя не являлся, однако, идеологическим догматиком. За это к нему подозрительно относился Мао и ненавидела фанатичная Цзян. Политический скандал вызвала фраза Дэна: «Неважно, какого цвета кошка, чёрная или белая ― важно, чтобы ловила мышей». Такое вольнодумство стоило генеральному секретарю ЦК (в КПК этот пост был тогда высоким, но не главным: нечто, вроде старшего консильери при Председателе) нескольких лет унизительного перевоспитания.

В начале 1970-х Мао сменил гнев на милость и вернул Дэна в Чжуннаньхай. Но в апреле 1976-го именно Дэн Сяопина обвинили ― без малейших на то оснований ― в пособничестве демонстрантам на Тяньаньмэнь. Вторично отделаться опалой могло не получиться. Но Дэн Сяопин уже успел бежать в Кантон, где железной рукой правил его старый товарищ генерал Сюй Шию. Там Дэн и переждал около года. А дальше ― «снова призвали, без него оказалось никак».

Хуа Гофэн и Ван Дунсин хотели прежней системы. Только без лихотрясок для самой номенклатуры и без конкурентов из «банды четырёх». Но классический маоизм, как сталинизм, предполагает тотальный террор. И требует кадров, подобных Цзян Цин. Значит, как-то что-то надо было менять. Что и как Хуа с Ваном не знали. Пришлось спросить у Дэна.

Он не только имел программу. Которая сохраняла власть партии, усиливала государство. И при этом выводила из взрывного тупика, избегала встречи с рабочими при пиках и нунчаках. Дэн Сяопин был непререкаемо авторитетен в многомиллионном слое правящих ганьбу. Был своим в командном составе НОАК. Его соглашалась принять масса китайского крестьянства. Политическая фигура и биография Дэна внушали устойчивость, успокоение и пусть неясную, но перспективу. Очевидна была уверенная жёсткая сила. Приказа держать массы в повиновении никто не отменял.

Новый-старый зампред и председатель Военного совета ЦК КПК стремительно укрепил собственную власть. В 1977―1978 годах он отстранил Ван Дунсина и его сторонников (включая мэра Пекина У Дэ, командовавшего подавлением апрельской Тяньаньмэнь). К 1981-му всякого влияния лишился Хуа Гофэн, а в 1982-м съезд КПК упразднил председательский пост. Хватит одного Председателя Мао, а то кто-нибудь, чего доброго, сможет повторить. Первым лицом партии стал генеральный секретарь. Этот пост занял Ху Яобан, преданный ученик Дэн Сяопина. Правительство ― Госсовет КНР ― возглавил Чжао Цзыян, другой протеже Дэна.

Постоянный комитет Политбюро состоял из единомышленников Дэн Сяопина. Один из них, экономист Чэнь Юнь, сделался своего рода младшим соправителем. По праву принадлежности к тому же первому поколению руководителей КПК Чэню дозволялось даже иногда возражать Дэну. Такое, впрочем, случалось редко. Оба были неуклонными сторонниками партийной диктатуры и экономических реформ. Оба преклонялись перед тенью Мао Цзэдуна и его единственной ошибкой считали необоснованные репрессии против самих себя. Да и это готовы были простить, благо кончилось хэппи-эндом.

Превыше всего коммунистические мандарины ставили власть своей партии. Но ― интересная черта ― думали они и о Китае. Причём ― в отличие от современных иностранных поклонников ― думать им было чем. Поэтому китайские реформы опередили антиноменклатурную революцию.

Земля ― крестьянам

Старт преобразованиям был объявлен на пленуме ЦК КПК в декабре 1978 года. Новый курс получил название «Политика реформ и открытости». В названиях, кстати, лучше не путаться. Теоретические формулировки, программные тезисы, пафосные лозунги, поэтичные иносказания, бранные ярлыки ― всё это важная часть китайской политической культуры. Отношение здесь чеканное. Каждое слово имеет значение.

Первоначально это был просто гигантский НЭП. Толчок пошёл через деревню. Власти санкционировали крестьянскую собственность на землю, орудия труда и часть продукции.

Официально частная собственность не признавалась. Коммуны не распускались. Сохранялись и плановые нормативы сдачи государству. За их невыполнение ганьбу из местных партократов не останавливались перед физическими избиениями (о чём взахлёб писала советская печать). Но по факту производственной ячейкой стал семейный двор. Крестьянин получил стимул работать и право зарабатывать. Значительная часть продуктов хлынула на рынок. Сельское хозяйство Китая быстро восстановилось. Впервые в истории КНР от страны отступил призрак голода.

Китайский крестьянин поверил лично Дэн Сяопину. Инициатор реформ сам обратился к селянам: «Трудитесь спокойно. Новых кампаний не будет». Верховная власть гарантировала деревне отказ от политического давления ― в обмен на неукоснительную лояльность. Этот социальный контракт сказался в 1989 году: к драме на Тяньаньмэнь крестьянский миллиард остался почти равнодушен.

Наряду с реформами, появилась и заявленная открытость. В прибрежных провинциях стали создаваться совместные предприятия китайских министерств с западными компаниями. Постепенно они группировались в свободные экономические зоны. Китай предоставлял дешёвую и безотказную рабочую силу, по принципу «коммунизм есть капитализм минус профсоюзы и забастовки». Запад ― инвестиции и технологии. Оттуда началась модернизация китайской промышленности. Закладывались основы нынешней «мастерской мира».

Гарантией для бездуховных капиталистов являлась твёрдая рука Дэн Сяопина внутри страны. А для одухотворённых политиков ― его твёрдо антисоветский курс в международных делах. КНР была куда более опасным врагом СССР, нежели та же НАТО. В этом Дэн полностью наследовал Мао. «Сильная личность Пекина» поддерживала натовские программы перевооружения, требовала ужесточить противостояние Москве буквально на всех континентах. В 1978-м Дэн Сяопин полностью нормализовал отношения с США. В 1979-м предпринял атаку на Вьетнам, советский форпост в Индокитае. С 1980-го Китай активно включился в кампучийский и афганский конфликты. Китайским оружием воевали не только полпотовцы, но и ярые антикоммунисты ― кхмерские республиканцы, афганские моджахеды, ангольские унитовцы.

Далеко идущие экономические преобразования и неуклонный антисоветизм создали Дэн Сяопину популярность даже в крамольном андеграунде СССР. Агитка молодёжной антикоммунистической группировки «Синее знамя» прославляла зампреда ЦК КПК как «самого сильного вождя мировой демократии». Смехотворность этого заблуждения можно было понять и тогда. Но многим и впрямь казалось, будто реформирование хозяйства и сближение с Западом потянут за собой политическую демократизацию Китая.

Кабала ― рабочим

Первое полугодие 1979-го вошло в историю под именем «Пекинская весна». Столица и крупные города сбрасывали страх, пробуждались от оцепенения. Стены домов пестрели смелыми дацзыбао. Эти листовки, вроде «бумажных блогов» (только куда популярнее нынешних электронных) были главной формой гражданской активности китайцев. Люди собирались на разных площадках, читали, обсуждали. Негодовали на «банду четырёх» ― и требовали гарантий от великих бедствий. Гарантировать брались сами: свобода слова, собраний и союзов, свободные выборы станут надёжной уздой для начальников-ганьбу.

«Вождь мировой демократии» не замедлил с ответом. На улицы вышли усиленные наряды полиции. Дацзыбао были сорваны, стихийные собрания разогнаны. Летом 1980-го Дэн распорядился убрать из конституции право на вывешивание дацзыбао. В общем, если бы пекинские рабочие повстречались с восторженными авторами «Синего знамени», то наверное, начистили бы им физиономии за восхваление Дэн Сяопина.

В начале 1987 года студенческие волнения охватили Пекинский университет. Студенты снова требовали политических свобод и альтернативных выборов. Опаснее всего было для властей то, что при полицейских разгонах за студентов вступались рабочие. И тогда начинались уже настоящие схватки.

Дэн Сяопин в очередной раз двинулся жёстким курсом. Подавлением волнений он не ограничился. Была объявлена ― после долгого перерыва ― общегосударственная политическая кампания: «борьба с буржуазной либерализацией». Режим ужесточался системно. Такого в Китае не случалось уже давно.

Серьёзность взятой линии доказывалась важным кадровым решением. Был снят с поста генерального секретаря и взят под домашний арест популярный реформатор Ху Яобан. Друг свободолюбивых студентов. Буржуазным либералом Ху, конечно, не был. Но он был решителен в разоблачении ужасов классического маоизма, в реабилитации его жертв. Выступал за определённую свободу дискуссий, поощрял общественную активность. И вот, Дэн без сожаления устранял своего ученика.

Генсеком был назначен Чжао Цзыян ― политически близкий Ху Яобану, но слабый, нерешительный и зависимый. На освободившийся пост премьера заступил холодный и жёсткий партийный технократ Ли Пэн. Усилилось консервативное влияние Чэнь Юня и куратора карательных органов Цяо Ши. Ужесточились позиции ведущих региональных секретарей. При Дэн Сяопине сформировалась новая команда для сложных времён.

Реформы Дэн Сяопина заняли почётное место в перечне «экономических чудес». Даже под партийной диктатурой рынок возродил общество огромной страны. Оттуда родом могущество современного Китая. Но с самого начала в «политике реформ и открытости» обозначился своего рода патриархальный перенос. Вполне сознательно проведённый Дэном. Экономически от его политики выиграла прежде всего деревня. Условием её оживления ставилась политическая инертность. Массы охотнее повиновались в ответ на властные благодеяния. К тому же, надо помнить точку отсчёта: тотальная нищета, грань голода, полное отсутствие всякой социалки в маоцзэдуновской КНР. Тем более на селе. Режим, изменивший такое положение, не мог не стать популярным.

Но стомиллионный в те времена китайский город гораздо слабее ощущал благотворность преобразований (кроме, разумеется, «свободных зон» побережья). Появились базары и приработки. Промышленность постепенно переводилась на хозрасчёт. Но выигрывали от этого узкие группы директоров и новоявленных коммерсантов. Жизнь рабочих почти не менялась. Разве что зарплаты, и так очень низкие, перестали быть гарантированными. Характерно пекинское дацзыбао конца 1980-х: «Мы тяжело работаем на заводе, а зарплаты не хватает даже на бутылку хорошей водки, которую нагло пьют на наших глазах зажравшиеся партийные начальники. Мы против «культурной революции», не хотим её повторения. Но расплата к ним придёт!»

Ху Яобан  ― студентам?..

15 апреля 1989 года умер Ху Яобан. Кончина опального экс-генсека повлекла цепь событий, потрясших страну и мир.

Тысячи людей потянулись к Памятнику народным героям на площади Тяньаньмэнь. Пекинцы отдавали последний долг человеку, которого считали защитником своих прав. Активнее всех шли студенты. С вопросом из дацзыбао: «Почему те, кого хотелось бы видеть живыми, умирают?» И с развитием вопроса: «А те, кому давно пора исчезнуть, живут».

Власти сразу сильно встревожились. Они хорошо помнили другой апрель ― 1976-й, та же Тяньаньмэнь. Тогда ведь тоже началось с кончины партийного руководителя! Умер Чжоу Эньлай, которого тоже знали, как «типа вроде почти либерала», врага Цзян Цин с её бандой. Пришли помянуть покойного ― вышел опасный бунт. Лично Дэн Сяопин имел к тем событиям очень сложное отношение. Он никак не был к ним причастен, но являлся сторонником и учеником Чжоу Эньлая. За что поплатился вторым низвержением. Вернувшись к власти, он реабилитировал бунтовщиков. «Дэн Сяопин использовал движение 5 апреля, когда пробирался в вожди, но сам оказался тираном» ― писалось в пекинской листовке.

Другое дело, что в 1976-м на Тяньаньмэнь вышли рабочие и люмпены, искавшие драки с начальством. В 1989-м молодая интеллигенция искала диалога. Как в Польше за Круглым столом, как раз тогда и заседавшем. Самые радикальные из студентов не посягали на власть КПК, не помышляли о восстании. Максимум, чего они требовали ― вернуться к курсу Ху Яобана. Разрешить свободные дискуссии. Прислушиваться к мнению общественности. Дать некоторые студенческие вольности. В том числе право на самостоятельный союз (опять-таки только что легализованный в Польше). Чего захотели, однако.

19 апреля собралась инициативная группа: студент-историк Ван Дань, студент-политолог Чжоу Юнцюнь, студент-педагог Уэр Кайси, студентка-психолог Чай Лин, ещё несколько десятков человек. Решили создать студенческий союз во имя демократизации Китая. Прежде всего продолжать акции памяти Ху Яобана. Первое программное требование формулировалось очень по-китайски: отставку Ху Яобана с поста генерального секретаря ЦК КПК отменить посмертно.

По-китайски, надо думать, рассуждал и Дэн Сяопин. Значит, Ху Яобан навечно восстановится в должности генсека, Чжао Цзыяна с этого поста придётся вернуть в премьеры, а куда премьера Ли Пэна? Он ведь самый эффективный менеджер, умелый реформатор. Генеральную линию партии ведёт по головам и проведёт по трупам. («Вы настоящий европейского уровня руководитель», ― рассыпался перед Ли Пэном много лет спустя Александр Лукашенко.)

Они поверили Горби

На следующий день, 20 апреля, начался отсчёт трагедии Тяньаньмэнь. С плакатами памяти Ху Яобана студенты подошли к Чжуннаньхаю. На них спустили полицию За студентов вступились прохожие, избиение переросло в драку. Вывод Дэн Сяопина был однозначный: история тринадцатилетней давности идёт на новый виток. И в роли ненавистного тирана уже не Мао, а сам Дэн.

Весть о полицейском насилии против юношей и девушек, чтивших память генерального секретаря, облетела столицу. Многие пекинцы возмутились. Властные СМИ повели травлю студентов. Ответом стал бойкот вузовских занятий, объявленный 24 апреля. Через день, 26-го, активисты публично учредили независимый союз студентов Пекина. 27 апреля несколько тысяч человек вышли на Тяньаньмэнь по призыву Студенческого союза. Начался перманентный несанкционированный митинг. За демократизацию по заветам отставленного генсека.

4 мая в национальный праздник Китая студенческие активисты вывели за собой уже 100 тысяч пекинцев. От такого успеха они смутились сами. Независимый союз студентов Пекина заявил о прекращении студенческой забастовки. Надо, мол, шагнуть навстречу властям, это поможет диалогу. Согласились с такой позицией далеко не все.

12 мая Чай Лин и Ван Дань поставили на Тяньаньмэнь палатку и объявили в ней голодовку. К ним присоединился аспирант-физик Фэн Цундэ, подтянулись и другие единомышленники. Уэр Кайси откровенно усомнился в целесообразности контактов с правительством. А Чжоу Юнцюнь вообще задумался, такая ли нужна организация ― или надо побоевитее?

Тут власти, как и следовало ожидать, стали делать двусмысленные жесты. Чай Лин, Ван Даня и Уэр Кайси принял секретарь ЦК Ян Минфу. Его предложения креативом не отличались: «Изложите ваши соображения по официальным каналам». Иначе говоря, жалуйтесь, как положено, по инстанциям. На том диалог закончился. Студенты готовы были к компромиссам. Но тут вообще отсутствовал предмет разговора.

Вершиной студенческого движения стали дни 16―17 мая. В Пекин прилетел Михаил Горбачёв ― нормализовать советско-китайские отношения на условиях Дэн Сяопина. Мировая горбимания всходила тогда на пик. Но нигде, наверно, лидера Перестройки не встречали таким восторгом, как на Тяньаньмэнь. Студенты видели в генсеке ЦК КПСС победившего Ху Яобана. «Что вы скажете о китайских юношах и девушках, которые скандировали ваше имя, и которые, если называть вещи своими именами, были убиты несколько дней спустя?» ― через некоторое время спрашивал Горбачёва западный журналист. Михаил Сергеевич буркнул какую-то канцелярщину про внутренние дела КНР.

«Борьба элит»

Убивать в присутствии Горбачёва не стали бы в любом случае. Бестрепетные вожди КПК делали скидку на иной душевный склад гостя. Кроме того, в дни визита не было окончательного решения.

Категорически против силовой расправы выступал генсек Чжао Цзыян. Он не являлся сторонником демократизации, даже по сдержанной программе студентов. Но Ху Яобана почитал вместе с ними. А главное, Чжао просто не хотел крови.

С генсеком были согласны секретарь Ян Минфу и председатель Всекитайского собрания народных представителей (аналог Верховного Совета СССР) Вань Ли. Ян курировал в ЦК «общественные организации» и потому предпочитал политтехнологии и манипуляции, а не военную силу. Вань, номенклатурщик «новой генерации», не хотел компрометировать реформы. Даже партийный силовик Цяо Ши, глава грозной Комиссии ЦК по проверке дисциплины, склонялся к сдержанности – подождать, пока демократы убедятся в бесплодности стояния на Тяньаньмэнь и разойдутся сами.

На железо и кровь ставил председатель КНР (номинальный глава государства) Ян Шанкунь – политик маоцзэдуновского призыва, не привыкший решать иначе. Той же позиции придерживался авторитетный Чэнь Юнь: стабильность превыше всего. Их поддерживал мэр Пекина Чэнь Ситун, достойный наследник У Дэ. Но главной пружиной силового варианта выступал Ли Пэн. Премьер Госсовета просто не видел иного способа удержать власть партократии, закрепить и продвинуть номенклатурную версию реформ. Без кровопускания, считал он, такие дела не делаются. Всего ужаснее, что Ли Пэн в этом был прав.

Такой вот «раскол элит» образовался в Чжуаннаньхае 30 лет назад. Но ни генсек, ни премьер, ни председатель-президент сами решить не могли. Будь они даже единогласны, последнее слово произносил другой человек. Один из членов Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК. Председатель Военного совета ЦК КПК. Президент ассоциации бриджа. Дэн Сяопину было тогда 85 лет. Он единолично решал за четверть человечества. КНР и тогда называли примером политической стабильности.

Слёзы и кнут

Решение давить и стрелять Дэн Сяопин принял 19 мая 1989 года. По-видимому, в середине дня. Вечером на Тяньаньмэнь появились Чжао Цзыян и Ли Пэн. Диалог с властью, к которому стремились студенты, наконец состоялся. И был он страшен.

Чжао Цзыян уговаривал студентов подумать о себе, позаботиться о своём здоровье. Он не мог закончить речи ― генсека душили слёзы. Слушатели не знали, что скрывается за этой болью, но она была явно искренней. Последнее публичное выступление Чжао Цзыяна студенты проводили овациями. Что он думал, сходя с трибуны, лучше не спрашивать.

Ли Пэн говорил вторым. Сухо, жёстко, кратко, металлическим тембром. Всем немедленно разойтись по общежитиям. Аплодисментов не было. Но премьер их и не ждал.

20 мая липэновский Госсовет ввёл в Пекине военное положение. Танковые части и спецподразделения НОАК приступили к оккупации собственной столицы. Тяньаньмэнь оцепили и блокировали. Ключевые магистрали города перекрыли армейские патрули. В режим «часа Х» перешли полиция и органы госбезопасности. Всё было строго по закону: в уставную задачу вооружённых сил КНР открытым текстом ставится защита руководства КПК.

1 июня Ли Пэн разослал членам Политбюро совсекретную докладную о военном решении. На этом тексте стояла подпись Дэн Сяопина. Обстановка грузнела. Над площадью, городом и страной сгущалась туча беды. Удивительную беспечность проявил, однако, цивилизованный мир. Никак не ожидавший того, что уже надвигалось.

Такова была атмосфера 1989 года. Новое мышление, демократия, универсальные права человека, гуманизм везде и во всём. Отметим, кстати, что эта планетарная волна нахлынула из СССР ― можно сказать, из России. Так неужели великий Китай, ставший на путь реформ, пойдёт против мирового тренда? Даже те западные аналитики, что годом раньше напоминали об «уроках вероломства», не раз преподнесённых Дэн Сяопином, не верили в худшее. Войска, танки? Ну, для порядка, как коммунистам иначе. Но не могут же они реально ударить! В каком веке живут!

Китайцы смотрели на вещи реалистичнее. Многие, многие понимали, что грядёт. Не случайно перелом пришёлся на 19-е число. Не все тогда аплодировали Чжао Цзыяну. Сотни молодых пекинцев слушали его столь же хмуро, что и ненавистного Ли Пэна. Это были члены Независимой ассоциации пекинских рабочих. Созданной в тот самый день.

На Бастилию, против сталинизма

Железнодорожный электрик Хань Дунфан происходил из крестьянской бедноты. Весной 1989-го ему было 25 лет. В детстве и юности он искренне фанател от маоизма, мечтал стать «нержавеющим винтиком Председателя». В Китае нет всеобщего призыва, армия комплектуется по индивидуальному отбору. Хань пошёл добровольцем. И не просто в НОАК, а в военную полицию. Мечты сбылись ― его отправили служить в охрану лагерей.

Там он всё и понял. Зверские издевательства над заключёнными. «Комчванство» и коррупция начальства. В какую же машину попал винтиком юный идеалист? На этот вопрос пусть отвечают сотрудники ФСИН и бойцы Росгвардии. Он ведь наверняка временами задумываются.

Отслужив, Хань Дунфан поступил электриком на железную дорогу. Много ездил и убеждался: вся страна похожа на лагерь. А точнее, все лагеря похожи на страну, какой сделала её КПК. Кстати, в партию Хань Дунфана не приняли. Кадровики быстро просекли: не их человек.

В первый день 1987 года Хань Дунфан увидел, как полиция бьёт студентов, возмечтавших о свободе и справедливости. Больше у него вопросов не оставалось. При том, что «буржуазным либералом» Хань отнюдь не являлся. Его вдохновляли другие идеи ― пролетарская демократия, рабочее самоуправление, профсоюзы над государством. Синдикализм в духе Александра Шляпникова, «рабочей оппозиции РКП(б)». С той разницей, что политические свободы, гражданские права были для Хань Дунфана непререкаемой ценностью.

Но он проникся принципом классовой борьбы. Пролетариат против номенклатуры, рабочий против чиновника, профсоюз против партократии. А что такое классовая борьба, как она ведётся ― сами коммунисты успели ему рассказать. «Здесь надо, чтоб душа была тверда» ― как у Данте в аду. И не только душа, рука тоже.

Уже 16 апреля Хань Дунфан сам поддержал студентов и начал собирать рабочих. Первыми примкнули к нему товарищи с железной дороги Цянь Юймин и Бай Дунпин. За ними подтянулись металлурги, строители, транспортники, печатники, повара… «За правду и будущее».

Рабочие хорошо понимали, с кем имеют дело. В отличие от студентов, за круглый стол с классовым врагом садиться не собирались. Не то, чтобы были против ― наоборот, за. Хорошо бы решить миром. Но знали: так не будет. Не тот противник. Не то соотношение сил. «Победу приносит винтовка, винтовка рождает власть» ― помнили обе стороны принцип Мао Цзэдуна. Рабочая ассоциация ещё не была объявлена, а рабочий-металлург Лю Хуанвэнь уже формировал на Тяньаньмэнь бригаду самообороны. Демонстранты и пикетчики получили хоть на время хоть какую-то защиту.

Нередко доводится слышать: дескать КПК танками на Тяньаньмэнь спасла китайские реформы. Иначе бы чернь выдвинула нового Мао, раздавила всякий рынок, отнимала и делила. Что тут сказать? Независимая ассоциация пекинских рабочих требовала остановить рост дороговизны, ввести потолок цен на продовольствие, рассекречивать доходы чиновников и их деловых партнёров, жестоко карать за взятки и бюджетные хищения. Что было, то было.

Даже более того. Рабочие не слишком доверяли студентам. Хотя пришли им на помощь. Уже то вызывало подозрения, что студенты ― это студенты. Значит, из благополучных семейств. Значит, могут сговориться с чиновниками. Тем более, что выступают за реформы, верят Чжао Цзыяну. Ясно ведь: нельзя верить начальству! Да ещё партийному. А эти ― как дети.

Студенты рукоплескали генсеку, стремились «вместе с партией идти путём реформ». Рабочие требовали подчинить партию профсоюзам, срывали со стен портреты Мао Цзэдуна. Главным ругательством в Рабочей ассоциации являлось понятие сталинизм. Именно в сталинизме обвиняли рабочие режим КПК, именно сталинизм призывали уничтожить, со сталинизмом выходили на бой. Это они, что ли, «выдвигали нового Мао»?

Во всяком случае, Чжоу Юнцюнь ― один из основателей Студенческого союза ― так не считал. Сразу после создания Рабочей ассоциации он оставил чересчур умеренных сподвижников-студентов и перешёл к Хань Дунфану. Его приняли. Несмотря на формальное ограничение: вообще-то в ассоциации могли состоять только жители Пекина, занятые физическим трудом.

У рабочих Чжоу Юнцюнь возглавил отдел пропаганды. «Китайцы! Рабочие! Братья! ― говорилось в декларации от 26 мая. ― Чем терпеть унижения, лучше погибнуть в бою. Довершим дело 5 апреля, снесём Бастилию сталинизма! Нас не страшат тираны, они сами боятся восстания». Тяньаньмэнь-1976 и Великая Французская революция ― вот к каким источникам возводила себя Независимая ассоциация пекинских рабочих.

28 мая десятки активистов на грузовиках и велосипедах разъехались из Пекина по китайским городам поднимать братьев по классу. На следующий день парни металлурга Лю Хуанвэня и транспортника Лю Сяна приняли боевое крещение ― на Тяньаньмэнь начались драки с полицией. Вокруг студенческих палаток выстроились цепи рабочей охраны. Студенты потянулись в штаб Хань Дунфана. Настал июнь, в Политбюро уже проштамповали план Ли Пэна. Разногласия больше не имели значения. Судьба стала общей.

С ломом против танков

Военно-карательная операция началась на Тяньаньмэнь вечером 3 июня. По площади был нанесён массированный войсковой удар. Армейцы и спецназовцы стреляли на поражение, не жалея патронов. Итог расправы утрамбовали танки. 4 июня Тяньаньмэнь зачистили полностью.

Количество убитых официально не сообщалось. Различные источники называют от нескольких сотен до нескольких тысяч. Косвенное признание массового побоища сделал сам Дэн Сяопин ― заявив, что более всего скорбит о погибших солдатах НОАК. А также о нескольких единицах сожжённой бронетехники.

Это правда. Китайская молодёжь не позволила убивать себя совсем безнаказанно. Самооборона Рабочей ассоциации упорно сопротивлялась. Парни с ломами, монтировками и коктейлями Молотова не могли устоять против огнестрела и танков. Да и было их немного среди мирных демонстрантов. Но они доказали, что свои листовки писали не зря.

Номенклатурное дворянство, как водится, жестоко отомстило взбунтовавшейся черни. Преследовались все ветви тяньаньмэньского движения. Но самые свирепые репрессии обрушились на Независимую  ассоциацию пекинских рабочих. Её активистов расстреливали публично, с показом по телевидению. Заметим: активистов рядовых, которые непосредственно, своими руками отбивались на Тяньаньмэнь. Коммунистическая партократия не прощала свой пережитый страх.

Все лидеры Студенческого союза и Рабочей ассоциации были объявлены в розыск и быстро арестованы. Обе организации не просто запрещены, но поставлены вне закона. Любое содействие их членам, укрывательство, недоносительство карались как тягчайшее государственное преступление.

Тех, чьи имена к тому времени стали известны миру, казнить не решились. Хань Дунфан и Ван Дань, Чжоу Юнцюнь и Лю Хуанвэнь, Уэр Кайси и Пу Чжицян, Цянь Юйлин и Фэн Цундэ, десятки других студенческих и рабочих вожаков были брошены в тюрьмы. Бежать из Китая удалось только Чай Лин. (Не исключено, что девушку пропустили специально. В китайской госбезопасности не нашлось идиотов, чтобы вмазаться в «дело «Нового величия».) Через несколько лет арестованных и осуждённых освободили и вытолкали в эмиграцию.

Политолог Пу Чжисян и металлург Лю Хуанвэнь остались в Китае. Пу снова попадал под арест ― за выступления в память погибших товарищей. Неистовый Лю снова дрался с полицией ― в январе 2005-го, на несанкционированном митинге. Люди собрались тогда почтить память бывшего генерального секретаря. Но не Ху Яобана, а Чжао Цзыяна ― так же попавшего в опалу за «либерализм» и умершего под домашним арестом…

Хань Дунфана судить не решились. Закрытым такой процесс было не сделать, а публично Хань превратил бы его в пролетарский суд над партократией. (Кстати, ведь и Шляпникова в 1937-м не смогли вывести на открытый процесс.) Почти два года его держали в тюрьме, после чего депортировали в США. В 1993-м он попытался пробраться в Китай, но был схвачен и выслан. На этот раз Хань Дунфан далеко от родины не отъехал. Удержался в Гонконге, где даже после воссоединения в КНР сохранился режим посвободнее. И рядом его страна.

Си мажор!

Режим КПК вышел из тяньаньмэньской бойни потрёпанным и ожесточённым. Было окончательно выкорчевано наследие Ху Яобана. Усилился Ли Пэн на премьерстве, зато немедленно отстранён Чжао Цзыян. Новым генсеком стал шанхайский партсекретарь Цзян Цзэминь. Поясняющий момент: смертные приговоры после Тяньаньмэнь выносились в двух городах ― Пекине и Шанхае. Ужесточилась не только политическая диктатура, идеологическая цензура и карательный контроль. Консервативно-этатистский крен обозначился и в экономике. Проводником централизации и директивного планирования стал Чэнь Юнь. Вокруг этого младшего патриарха сплачивались носители маоистской традиции. Считавшие самого Дэн Сяопина «китайским Горбачёвым».

Старый Дэн шагнул в тень. В декабре 1989-го он ушёл с последнего официального поста в Военном совете и остался только президентом общества карточных игроков. «Товарищ Дэн Сяопин расстался со своей славной политической деятельностью», ― сообщало государственное информагентство Синьхуа. Сделал это он не от критики консерваторов. Она его мало трогала. Хуже было другое: вся страна, весь мир знали, кто отдал решающий приказ давить и стрелять. С этим знанием приходилось считаться.

Больше двух лет Дэн Сяопин воздерживался от публичности. Но никто не сомневался: ни одно важное решение не принимается без его согласия. Он оставался неоспоримым нацлидером, только должность называлась «товарищ Дэн». Под его руководством были проведены суровые политические заморозки начала 1990-х ― времён распада СССР и всемирной демократизации. Правящая номенклатура КНР , партократия КПК выскользнули из-под волны. А с 1992-го Дэн вновь начал выступать. В поддержку рыночных реформ.

Умер Дэн Сяопин ещё через пять лет, в 1997-м. Ему было заметно за девяносто, но он сохранил до конца полную чёткость мышления. О совершённом на Тяньаньмэнь не жалел никогда. Ни в малейшей степени. Однако оставил завет: обязательно менять генеральных секретарей (эта должность стала главной в партии и государстве). Не допускать пожизненных правлений. Иначе вождь обезумеет, как некогда Председатель, и разнесёт страну. Что ж, это хоть и банально, но действительно мудро. Нам в России даже не обязательно на Китай оглядываться. Можно пример поближе поискать.

Последний завет Дэна соблюли дважды: в 2002-м и в 2012-м. Сначала Цзян Цзэминь передал генсекство Ху Цзиньтао, потом Ху Цзиньтао ― Си Цзиньпину. А вот товарищ Си, похоже, не намерен догматически следовать указанию покойного мудреца. Далеко не факт, чтобы он собрался когда-либо уходить.

Главные бонусы Си Цзиньпин собрал на антикоррупционной кампании. В этом смысле ему бы самое место на Тяньаньмэнь тридцать лет назад. Тем более, что самыми баснословными коррупционерами оказались в КНР самые упёртые маоисты-сталинисты ― вроде членов Политбюро Чжоу Юнкана и Бо Силая. Но коррупция от этой кампании не видно, чтоб уменьшилась. Год за годом взяточников и расхитителей берут десятками тысяч ― дабы на следующий год начинать сначала.

Зато, как в еврейском анекдоте, все при деле. Учёт и контроль, контроль и учёт. Чиновников требуется всё больше, особенно тех, кто погоны носят. На содержании «антикоррупционного» аппарата страна теряет больше, чем на коррупции. Заодно усиливается борьба с обыкновенной преступностью и бытовыми правонарушениями. Гражданам уже присваиваются индексы благонадёжности с непрерывным отслеживанием поведения. В исправучреждения уже отправляют не только осуждённых, обвиняемых и подозреваемых ― но и тех, кто подозревается в способности в будущем вызвать подозрения. Профилактические аресты, упреждающие наказания. Приметы эпохи Си.

Хозяева довольны ― чернь под надзором. Для того и поливали кровью Тяньаньмэнь. Сопротивление продолжается, но иначе, чем в 1989-м. Формы бывают мрачно-жестокими. Мусульмане-уйгуры идут на теракты. Братва в трущобах живёт извечной контргосударственной вольницей. Десятки миллионов китайцев практикуют мистическое учение Фалуньгун. Крестьяне защищают свои земли и дома от сносов и насаждения государственно-коммерческой недвижимости. Иногда сходом и словом, а временами попросту дубьём. Организуют стачечные комитеты в заводском подполье рабочие активисты. С такими группами из Гонконга держит связь демократ-синдикалист Хань Дунфан, его «Трудовой бюллетень Китая», его программа на радио «Свободная Азия».

Китайский слон ― пример для…

Июньская трагедия 1989-го шокировала мир. По многим странам прокатились акции протеста и солидарности с тяньаньмэньцами. Не обошли они и Советский Союз.

Академик Сахаров с трибуны Первого Съезда народных депутатов требовал отозвать из КНР советского посла. Несколько молодых активистов Демократического Союза вышли в пикет на Лобное место в Москве. Особенно сильная акция прошла в Ленинграде ― по дээсовскому призыву к китайскому консульству пришли до двух тысяч человек. Получилась крупная свалка, физическое столкновение с полицией.

Интересно, что именно ленинградские дээсовцы особо написали о китайской Рабочей ассоциации и выразили солидарность «революционным рабочим Пекина». Такое было редкостью ― в СССР, как и вообще в мире, тяньаньмэньское движение воспринималось как студенческое. Заметили в ленинградском ДС и ещё один важный момент: «Синьхуа» и «Жэньминь жибао» объявляют, будто казнены «уголовники». В таких случаях надо задуматься, кого и почему власти называют этим словом. Не только китайские власти.

Мало кто в мире решился открыто поддерживать расправу на Тяньаньмэнь. Разве что кимирсеновская КНДР поздравила с «подавлением мятежа». Аппарат КПСС и КГБ, советский генералитет аплодировали молчаливо. Публично портить имидж Горбачёва не полагалось. Но китайский вариант нравился советской партократии гораздо больше польского. Этого почти не скрывали. Другое дело, что хотеть не вредно. Убивать соотечественников по образцам КПК в августе 1991-го номенклатура оказалась не готова.

Нынешняя, похоже, готова, и именно этим объясняются её раболепные симпатии к КНР. А вовсе не тягой к успешным реформам. Успех, кстати, относительный, если не ударяться в пиар и мифологию. «Крестьянская революция старого Дэна» действительно сделала своё дело, но это уже история. Иностранные инвестиции приняты и довольно эффективно освоены в прибрежных зонах. Но модернизация национальной промышленности буксует все четыре десятилетия преобразований. Грандиозный экспорт «Made in China» основан на дешевизне рабочей силы. Цена которой «регулируется пулемётами».

Задранная норма эксплуатации, бесправие поднадзорного труда в городах. Массовые сгоны крестьян с деревенских земель. Диктат госкомпаний, огромный спекулятивный сектор, неимоверных размеров финансовые пузыри ― всё это реалии современной экономики КНР.

Но они вполне устраивают правителей современной РФ с их агитпроповской прислугой. А главное, их устраивает политическая система, возведённая на крови Тяньаньмэнь. Когда они изредка вспоминают те события, то не могут определиться и шизофренически излагают: мол, во-первых, ничего этого не было, во-вторых всё это было правильно. Устроители расправы высказывались последовательнее и правдивее. Но они вообще покрепче здешних.

Собственно, отношения к Тяньаньмэнь-1989 уже достаточно для понимания, с кем мы имеем дело здесь и сейчас. Как говорится, это всё, что следует знать о них. Адекватность в этом важна. Поэтому ― и поэтому тоже ― так важно вспомнить, что было и кто был на главной площади Китая три десятилетия назад.

Никита Требейко, «В кризис.ру»