2 апреля 1879 года возле Гвардейского штаба на Мойке революционер Александр Соловьёв сделал первый выстрел в царя Александра II.
Пуля пролетела мимо, но Соловьёв продолжал стрелять. Царь, по словам очевидцев, заметался по Дворцовой площади, словно заяц. Соловьёв продолжал преследование, но после третьего выстрела его настиг штабс-капитан корпуса жандармов Кох. Он ударил Соловьёва шашкой по спине «так сильно, что шашка согнулась, и преступник, споткнувшись, едва не упал, но это не помешало злодею сделать ещё четвёртый выстрел в Государя Императора, после чего неизвестный бросился бежать по направлению к Дворцовой площади, теснимый со всех сторон сбежавшеюся толпою народа, в которую преступник сделал пятый выстрел».
Соловьёва задержали возле здания министерства иностранных дел. Он принял мышьяк. Но медикам удалось его спасти… Для того, чтобы через два месяца он предстал перед судом и был приговорён к повешению.
А царь не получил ни царапины. Разве что перепугался до смерти. Как выяснилось во время следствия, Александр Соловьёв не умел стрелять. Он вообще имел самую мирную в мире профессию, был учителем. Он с отличием закончил лужское уездное училище и был зачислен на казённый счет в гимназию в Петербурге. После её окончания поступил на юридический факультет Петербургского университета, но вынужден был уйти, так как нечем было платить за обучение. Он сдал экзамен на учителя и стал преподавать историю и географию в Торопецком уездном училище.
А вскоре познакомился с Юрием Богдановичем ― будущим членом Исполнительного комитета «Народной воли». Это он под фамилией Кобозева содержал сырную лавку на Малой Садовой, в которой готовился подкоп для взрыва царя. После 1 марта 1881-го смог скрыться, вместе с Верой Фигнер восстанавливал партию, готовил побеги и освобождения заключённых в «Красном кресте Народной воли», даже побывал в Сибири для подготовки коридора по переправке бежавших народовольцев. Но это ― потом. А в 1875-м вместе с Соловьёвым и Фигнер вёл пропаганду среди крестьян Поволжья. Вместе с ними в хождении в народ принимал участие ещё один будущий член Исполнительного комитета и певец политического террора Николай Морозов (вполне себе ужившийся и с большевистским ленинским и сталинским террором). Он вспоминал:
«Соловьев мне особенно нравился своей мягкой вдумчивостью и приветливостью. Его молчаливость явно не была результатом ограниченности. Нет! Когда его спрашивали о чём-нибудь, он всегда отвечал умно или оригинально, но и он, как я, и даже несравненно больше, любил слушать других, а не говорить им что-нибудь своё».
Вот и после ареста Соловьев вёл себя спокойно и невозмутимо. Признал себя виновным уже на дознании. На заседании в Верховном уголовном суде подробно объяснил причины, побудившие его к покушению: «Идея покушения на жизнь Его Величества возникла у меня после знакомства с учением социалистов-революционеров. Я принадлежу к российской секции этой партии, которая считает, что большинство страдает ради того, чтобы меньшинство пользовалось плодами народного труда и всеми благами цивилизации, недоступными большинству».
Приговор был оглашён в тот же вечер. Соловьёв был признан виновным в том, что он, «принадлежа к преступному сообществу, стремящемуся к ниспровержению путём насильственного переворота существующего в России государственного и общественного строя, с намерением заранее обдуманным, посягая на жизнь Священной Особы Государя Императора, произвел в Его Императорское Величество несколько выстрелов из револьвера». За это суд приговорил «лишить всех прав состояния и подвергнуть смертной казни через повешение». Казнь состоялась 28 мая на Смоленском поле в 10 часов утра в присутствии 70 тысяч человек (по другим источникам ― 4 тысяч, что тоже немало). Александру Соловьёву было тогда 33 года.
Соловьёв не назвал никого из тех, кто помогал ему готовит покушение. Однако много лет спустя Вера Фигнер рассказала:
«Большой револьвер, из которого стрелял Соловьёв, был доставлен землевольцами. Этот револьвер повлёк за собой арест Веймара, купившего револьвер в магазине, который помещался в доме его матери на Невском, а обнаружение личности Соловьёва, которому не удалось отравиться, вызвало многочисленные аресты его друзей и знакомых в Петербурге, в Псковской губернии и наезд жандармов в Вольский и Петровский уезды Саратовской губернии, откуда все, кто имел там сношения с ним, должны были скрыться».
Но в этом вины Соловьёва не было. Скорей, заслуга сыскной полиции. Или удача, поскольку профессионализм жандармов весьма сомнителен: это было уже третье покушение на царя. А после было ещё три. Ни об одном из них полиция не знала до той минуты, когда они произошли. Это ― не считая несостоявшихся, которых тоже было немало. В той же лавке Кобозевых полиция побывала за день до взрыва 1 марта на Екатерининском канале. И ничегошеньки не обнаружила.
Зато с профилактикой всё было в порядке. Уже через год после «великой реформы» начались репрессии. Против освобождённых крестьян ― за три послереформенных года более 1150 выступлений. Против национально-освободительных движений ― в Польше, Литве и Белоруссии, начиная с 1863-го и в течение двух лет каждые три дня кого-нибудь вешали или расстреливали. На каторгу и в ссылку только из Польши были отправлены 38 тысяч человек. Против мирных народников-пропагандистов ― около восьми тысяч арестованных в одном лишь 1874-м, из них 770 привлечены к жандармскому дознанию. За один 1879-й царь санкционировал казнь шестнадцати народников.
Не сталинский размах, конечно, но вполне сопоставимо с современной РФ. Да и вообще похоже: Путина-то поначалу тоже чуть ли не спасителем отечества считали. От лихих девяностых. Которые сейчас вспоминаются, как время наивысшего благоденствия ― и свобода была, и порядок, и даже экономический подъём (при ценах на нефть меньше $20).
Кстати, никакие полицейские меры царя-вешателя не спасли. Всего через два года после соловьёвского покушения его всё-таки упокоили.
