Президент РФ Владимир Путин выступил в Петербурге перед ветеранами Великой Отечественной войны и жителями блокадного Ленинграда, сообщает РИА «Новости». Получилось нечто вроде программной речи. Говорил Путин в основном об «СВО». Которую откровенно назвал частью войны, идущей с 2014 года. И признался в главном. Дойдя до самой сути.
«Всё, что мы делаем сегодня – это попытка прекратить эту войну», – сказал он. Бросаются в глаза два момента. Во-первых, слово «война» – запрещённое путинским государством применительно к этим событиям. Сегодняшним выступлением Путин легализовал самоочевидный термин. Каждый, кто назовёт войну войной, может теперь ссылаться на главу государства. И второе слово: «попытка». Ещё показательнее. Не прошло одиннадцати месяцев, как грозное «можем повторить» превратилось в скромное «пытаемся прекратить». Тут пояснений не требуется. (Из документов Варшавского восстания: «Вы, господин генерал, хорошо знаете, каково международное положение, и выводы из него совершенно ясны».)
Путин напомнил, что полномасштабные боевые действия продолжаются на Донбассе с 2014 года. Причём «с применением тяжёлой техники, артиллерии, танков и авиации». Это общеизвестный исторический факт. И вполне конкретный ответ президента на идиотский вопрос кремлёвского агитпропа «где вы были восемь лет?» Были – в войне, как и сейчас. Теперь, когда всё сказал «старший», повторение вопроса превращается в скверный анекдот. Впрочем, скабейным соловьям не привыкать.
Не забыл Путин напомнить про «исторические территории России, которые после развала Советского Союза отошли Украине». Речь, понятно, о Крыме и Донбассе, а также Запорожье и Херсонщине. С которыми, как известно, возникли проблемы и на современном историческом этапе – ключевая фраза 2022 года: «Приступайте к отводу войск». Намёк понятен, но объяснять военные действия территориальными спорами в XXI веке не принято. Даже Путин не стал этого делать: «Россия примирилась».
Зато: «Защитить наших людей, которые там, на этих территориях проживают». Кто именно на тех территориях его люди, кроме Пушилина и Пасечника, Путин уточнять не стал. Известно другое. Кровопролитие началось только после того, как Кремль начал «защищать». И первыми погибшими стали украинские активисты. Как горловский депутат Владимир Рыбак, зверски убитый за поднятое украинское знамя. Не «киевские власти начали истреблять людей», а имперские агенты. Украинский отпор начался значительно позднее. Украинцы долго не могли осознать, что происходит. Они не ожидали войны, потому как её не планировали. И не представляли, что планирует кто-то другой.
Давно это было. Многие изволили забыть. Но правитель должен помнить.
Путин сказал наконец самое главное: «Трагедия началась в 2014 году с антиконституционного государственного вооруженного переворота на Украине». Как называть Майдан, дело вкуса. Хотя слышать в России об антиконституционных переворотах после «обнуления-2020», пожалуй, слишком стильно. Но суть ясна: восьмилетняя (пока) война развязана как месть за народное восстание, за свержение коррумпированного режима Виктора Януковича. Который к 2014 году проявил себя как иностранный агент – после одёргивания из Кремля пытался дать задний ход начатой интеграции с Евросоюзом. (Кстати, те интеграционные шаги были очень сдержанными – в отличие от нынешней стремительности, ставшей результатом описанного Путиным восьмилетия). Последовали протесты, против них брошены каратели, начались избиения и убийства. На властный беспредел народ ответил восстанием.
Всё, происходившее восемь лет и происходящее ныне – попытка имперской олигархии восстание подавить. Реставрировать в Киеве власть «нацпредательской» коррупции. Именно это означают основательно подзабытые «денацификация-демилитаризация».
Итак, сам инициатор «специальной военной операции» признал: идёт война, и развязана она как месть за Майдан, за революцию, за изгнание коррумпированного имперского вассала. Кремль «примирился» поначалу с утраченными территориями. Но не мог примириться с победой народного восстания. Ибо это – социальный пример. Напрямую угрожающий правящей номенклатуре РФ.
Весной прошлого года блогеры пересказывали брюссельский разговор пожилой женщины с продавцом газет. «Что происходит в Украине? – спрашивала бельгийская бабушка. – Я вижу, что-то ужасное, но многое мне непонятно». Вежливый мсье взялся объяснить: «Представьте, что к власти во Франции пришла Марин Ле Пен. Она объявила, что Бельгия – недогосударство, случайный результат неудачи наполеоновских войн. Заявила, что франкоязычных валлонов нужно защищать от фламандских националистов. Вспомнила, что во время Второй мировой войны в Бельгии был Фламандский легион…» Тут старушка оживилась: «Да-да, помню, Валлонский тоже был». Разъяснитель вежливо промолчал и продолжил: «И начала войну за возвращение Бельгии “на родину”, во Францию». «Но я не хочу во Францию! – воскликнула пожилая мадам. – Я бельгийка!» «Вот то же самое сказали украинцы».
Владимир Путин фактически пересказал эту историю. В подобающей ему казённой стилистике. Но глубже. Он объяснил изначальную причину – социальный страх правящего класса РФ перед революцией. Похвальная откровенность. Можно даже спасибо сказать.
Никита Требейко, «В кризис.ру»
