Президент РФ Владимир Путин встретился с членами Совета по развитию гражданского общества и правам человека. Заместитель председателя ОНК Москвы, член Общественного совета ФСИН России Ева Меркачева предложила объявить широкую амнистию. Она привела в пример опыт царской России, где при сопоставимом населении в заключении находились 100-150 тысяч человек (максимум 180 тысяч) – а не почти 490 тысяч, как сейчас в РФ.
Путин ответил, что институт амнистии как инструмент гуманизации ситуации «не должен быть забыт», но «использовать его надо осмотрительно». Далее прозвучала загадочная фраза: «Известно, чем царская Россия закончила, после того, как Временным правительством было выпущено на волю большое количество людей и что началось на улицах городов страны».
Царская Россия, как известно, закончила Февральской революцией 1917 года. Последняя царская амнистия была проведена в 1913 году и касалась мелких правонарушителей. Если она и способствовала крушению империи, то лишь косвенным образом (любые действия подобных властей так или иначе ведут к обрушению государства). Временное правительство действительно объявило две широчайшие амнистии: были освобождены все политические заключённые и 80% уголовных (знаменитые «птенцы Керенского»). На улицах городов страны действительно многое стало происходить. Но это была не царская, а революционная Россия, которая этим не закончила, а начала.
Большого удивления такие высказывания давно не вызывают. Путин уже путал Эдуарда Бернштейна с Львом Бронштейном (более известен как Троцкий), Франклина Рузвельта с Рональдом Рейганом. Два года назад, выступая на сегодняшнюю тему, Путин говорил, какую «эффективную амнистию провели большевики в 1917 году – жизнь от этого не улучшилась, настроения стали более радикальными, простые граждане только страдали от этого». Между тем, первая большевистская амнистия состоялась не в 1917-м, а в 1919-м (в основном для членов небольшевистких организаций, поддержавших Ленина в гражданской войне). Судя по всему, президент имел в виду всё те же амнистии Временного правительства весной 1917-го. В зависимости от настроения, он то связывает данные акты с царём, то приписывает большевикам.
Таков закономерный итог исторической политики режима. Использование истории в целях чиновной госпропаганды неизбежно ведёт к деградации исторического знания как такового. До самых верхов включительно.
Путин высказывался об амнистии и в июне 2018 года. Тогда он говорил, что в России нет традиции объявлять амнистию после инаугурации главы государства. «Время от времени мы это делаем. Я поддерживал такие инициативы, – напоминал президент. – Они должны быть хорошо подготовлены и вызваны внутренними причинами, а не внешними обстоятельствами». Иначе говоря, Кремль явно не склонен к такому акту.
Нельзя не признать, что на протяжении путинского двадцатилетия количество заключённых (осуждённых к лишению свободы) в России неуклонно снижалось. Сейчас их менее полумиллиона – исторический минимум и для СССР начиная с 1930-х, и для ельцинской РФ, и для раннего Путина. Ужесточая политические преследования, режим мог позволить некоторые смягчения по мелкобытовой уголовщине. Хотя и теперь количество лишённых свободы в РФ по мировым меркам аномально велико.
Однако времена меняются. Положение режима уже не столь прочно, как прежде. Значительный контингент осуждённых становится для властей по-настоящему опасным социально и политически. Исторические воспоминания Путина насчёт «более радикальных настроений» как результате амнистий звучат не случайно и не зря.
