По медиа-полю прокатилась за выходные весть о ЧП в Комсомольске-на-Амуре. Поджог здания Росгвардии на Пионерской улице. Полиция задержала человека по имени Владимир Золотарёв. Мотивация, похоже, политическая. Золотарёв назван несистемным оппозиционером. А кое-где и «сторонником киевского режима». Российская политика драматично меняет формат. Как не раз бывало не только в российской истории. Многое подскажут, например, польские параллели. Комсомольский инцидент – яркий повод задуматься.
Случилось ещё в пятницу около девяти вечера. Информация расходилась долго и противоречиво. Поначалу пятидесятилетнему Золотарёву удалось уйти. Но вскоре он был настигнут правоохранительными органами. Обстоятельства разными источниками описываются по-разному. Говорилось даже, будто Золотарёв несколько минут плескал бензин по холлу (это в Росгвардии), после чего зажёг и убежал. Более реалистична иная картина: проникнуть в здание он не смог, канистру бензина поджёг у входа. Но все при этом сходятся: жертв нет, пострадавших нет, ущерб ограничился обгоревшей дверью и крыльцом.
Информацией не перегружают. Сказано лишь о следственных действиях. Предъявляемая статья пока не оглашена. Говорят, подыскивается «тяжёлая». Но может обойтись и чем-то вроде хулиганства или порчи имущества. Кое-где поторопились назвать Золотарёва «старым знакомым полиции». В начале года его останавливала ГИБДД. Спрашивали, зачем канистры в багажнике. Водитель честно отвечал: поджечь отдел полиции. Составили протокол и отпустили. Зато теперь быстро нашли. В том числе благодаря тому эпизоду.
Со структурами российской оппозиции Владимир Золотарёв никак не связан. Недаром его оппозиционность «несистемна». Оппозиционность «системная», оформленная идёт путём исключительно мирного протеста. Участие в выборах. Митинги и шествия. Разоблачения и просветительство. Одиночные пикеты. Ныне этот набор полностью заблокирован административно-карательным давлением и репрессивным законодательством.
Соответствовала политической методологии социальная ориентация – обращение к «креативной» молодёжи и старшему поколению ветеранов Перестройки. Такие, как Золотарёв («не работает, живёт с мамой, выпивает, имел проблемы с правоохранительными органами, сильно не любит полицейских» – если, конечно, оглашённые сведения достоверны) в качестве референтной группы не рассматривались.
И при этом путеводной звездой являлся опыт революций 1989 года. Особенно польская «Солидарность». Присваивалось даже название. Вот тут есть, о чём поговорить.
Генерал Ярузельский был человек серьёзный. И где-то ему везло. Тяжело, конечно, когда полтора десятка миллионов соотечественников активно сопротивляются. Однако политическая культура Польши всё же несколько отличалась от Афганистана или Индонезии. Партизанская война 1940-х, познанские перестрелки 1956-го отошли в славное прошлое. Борьба 1980-х – это забастовки, демонстрации, агитация, в крайнем случае общественный бойкот. Мощь мирного протеста. О чём так мечтала ныне покойная российская оппозиция.
13 декабря 1981 года генерал-секретарь напал на Польшу. Под пулями спецвзвода ЗОМО погибли шахтёры «Вуека». Тысячи людей брошены за проволоку. Бастовать запрещено. По демонстрантам стреляют. Мир протеста накрылся зомовским шлемом. Когда 18 февраля 1982-го двое подростков застрелили в трамвае сержанта милиции Кароса, это было делом отчаянных одиночек. Но в те же дни некто Борис, он же Рафал, собирал радикальную молодёжь в Группы сопротивления «Солидарные».
На самом деле он был не Борис и не Рафал. Звали его Теодор Клинцевич. Недавний студент физмата Варшавского политеха. Родом из Беларуси. Отец побывал в антикоммунистическом партизанском отряде. Переехав в Польшу, умудрился даже выиграть у СССР суд по неоплаченным облигациям госзайма. Теодора воспитали убеждённым антикоммунистом. Впрочем, воспитывать не требовалось: в пятнадцать лет он своими глазами видел, как на Рождество 1970-го коммунистическая власть расстреливала рабочих.
Деловая хватка двадцатисемилетнего Клинцевича оказалась крепка на зависть. Группы сопротивления он выстроил по классическим образцам подполья: жёсткая дисциплина, строгая конспирация, каждый знает только ближайших, нити сходятся к вожаку. Группировались молодые парни и девушки из студенческой и рабочей молодёжи. Исключением был доктор зоологии выдающийся орнитолог Болеслав Яблоньский – только ему в 1982-м стукнуло сорок пять.
Анджей Недек и Войцех Фабиньский отвечали за оргработу и кадры. Пётр Мазурек ведал печатью. Януш Рамотовский занимался техническими лайфхаками. Гжегож Ячиньский химичил с пробирками и ретортами. Эльжбета Зелиньская заведовала конспиративными квартирами. Отдельные группы структурировались по варшавским кварталам. Дальше Теодор-Борис-Рафал Клинцевич отстроил систему отделов. Транспортный – перевозки. Технический – полиграфия, радио и кое-что ещё. Легализационный – штамповка документов, которые милицейские специалисты не могли отличить от настоящих. Издательство «Ритм» возглавил сам Клинцевич на пару с орнитологом Яблоньским. Распространяя самиздат и даже почтовые марки, подпольное предприятие ухитрялось приносить доход. Вырученные деньги шли на нужды Групп.
Первый эфир своей радиостанции «Солидарные» умельцы организовали 1 августа 1982 года с кладбища Воинские Повонзки (где уже лежал первый коммунистический диктатор Берут, а теперь лежит Ярузельский). Выступил Збигнев Буяк, руководитель подпольных структур «Солидарности». Кстати, легализационный отдел и для него сделал поддельное удостоверение личности.
На острие атаки «Солидарных» располагался технический отдел. Откроем секрет: кроме печати и радио, технари занимались пироматериалами и химикатами. Рулил на этом направлении парень, которого называли Толстый Пётр. Многие россияне, услышав такое имя, вспомнят унылого Петра Толстого, пытающегося опозорить фамилию своего прапрадеда. И сильно ошибутся. Этот Толстый Пётр был совсем иным. Достаточно сопоставить «тёзок», дабы понять, где настоящая жизнь, а где тухлая имитация.
Звали польского Толстого – Пётр Изгаршев. Массивный, округлый, бородатый, он вполне оправдывал прозвище (этим отличался от сухощавого подвижного Клинцевича). До польско-ярузельской войны работал на предприятии варшавского гортранса. Разбирал жалобы и конфликты. Интеллигентно носил очки. Короче, решал вопросы. Параллельно агитировал рабочих в духе ярого антикоммунизма. В 1980-м активно включился в «Солидарность». Но не столько в профсоюзный комитет, сколько в производственный совет. Разница понятна. По характеру Изгаршев сразу брал быка за рога – не требовал, а решал.
13 декабря 1981-го Пётр с сестрой Эвой прошёлся по варшавским заводам. Побывал на оплотах «Солидарности» – металлургическом «Хута-Варшава», тракторном «Урсусе». Везде ему предлагали остаться и участвовать в забастовках. Но Изгаршев понял в первый же день: времена наступили не те. Забастовку, любой открытый мирный протест, просто задавят танками. Придётся по-другому. В «умное» голосование прошлогоднего типа он тоже играть бы не стал. В Думу к Петру Толстому Толстый Пётр не просился.
Зато со своим ровесником Клинцевичем сошёлся влёт. Оба понимали ситуацию. Оба знали, что делать. Но Изгаршев, похоже, заходил дальше. После побоищ 3 мая 1982-го в Варшаве, Щецине, Гданьске, Торуни он прямо говорил: подполье должно стать армией. Без рефлексий и дискуссий. С командирами и приказами. Философствования, рассуждения, душевные самоизыскания – всё это после войны. Группы сопротивления «Солидарные» понимались как авангард подпольной армии. К серьёзному неудовольствию «внутренне свободных» профактивистов. Которые даже в нелегальщине старались жить как на свободном митинге.
«Солидарные» поджигали автозаки. Коктейли Молотова изготовлял лично Изгаршев. Металлические шипы прорезали шины зомовских машин, пробивали их бензобаки. Горели и частные автомобили, принадлежавшие осведомителям госбезопасности СБ и режимным пропагандистам. Зомовцы пускали в демонстрантов слезоточивый газ. Занялся химией и техотдел «Солидарных». Изгаршев поднимался к дверям «титушковой» квартиры и нажимал звонок. Если у хозяина хватало наглости открыть, внутрь летела газовая капсула. После чего Толстый Пётр стремглав убегал. Несмотря на солидную комплекцию, бегал он быстро, поймать его было очень трудно.
Есть в Варшаве театр «Сирена». Довольно популярный. Плохого о нём теперь не вспоминают. Но в 1982-м директором театра был фанатичный коммунист Витольд Филлер, упорный проводник линии ПОРП в искусстве. Сцена «Сирены» использовалась под партийную пропаганду. Как-то раз заглянули туда «Солидарные» с капсулами. Антракт пришлось взять надолго. А в июле 1983-го Пётр Изгаршев и Веслав Остророгий атаковали газом милицейский спецраспределитель.
Случались порой и аварии. Шёл однажды Толстый Пётр на дело. И тут оболочка капсулы хрустнула в кармане пальто. Акцию, понятно, пришлось отменить – бежать загазованному было бы бесполезно. Изгаршев бросился на конспиративную квартиру к Эльжбете, благо оказалось недалеко. Целый день стирали-продували. Безуспешно. Пальто пришлось выкинуть. И ждать, пока принесут сменное.
В общем, когда к дверям титушек и стукачей приколачивались таблички: «Сотрудничает с властями», «Сотрудничает с СБ» – это было мягким вариантом. Но бойкотом оборачивалось жёстким. У нас лоялисты малюют людям на дверях всякий бред вроде «иностранный агент поддерживает нацистов». А в Польше сами тряслись, чтобы им не написали.
В массовых протестах «Солидарные» тоже участвовали. Например, 31 августа, когда по Польше вновь прокатилось нечто подобное уличным боям, Изгаршев дрался с зомовцами на варшавской площади Гжибовского. И снова сумел уйти. Потом несколько увольнений, избиений, арестов. Амнистия. Легальный статус и реальное подполье. Ещё правящие коммунисты уже заседали с «Солидарностью», обговаривали условия сдачи. А люди Изгаршева тайно прочёсывали казармы ЗОМО – не готовится ли подстава. Проверяй, не доверяй.
Надо подчеркнуть: Толстый Пётр не любил словопрений. Он был человеком дела и ставил на таких же. И тут возникала проблема. «Было бы ошибкой полагаться на профсоюзные структуры, когда строишь подполье, – откровенно говорил Изгаршев. – У наших ребят слишком много разных “но”. И никакой дисциплины. Иногда больше толку было от работы с обычными уголовниками. Там просто: заплачено – сделано». То есть в борьбу вовлекался не просто глубинный, а самый глубинный народ.
Справедливости ради надо сказать, Толстый Пётр был не первым на этом пути. Ещё в 1920-х годах люди маршала Пилсудского собрали подобные кадры в Рабочую милицию Варшавы. Капитан Раймунд Яворовский, аптекарь Юзеф Локетек (Юдель Дан Локец, он же Доктор Раввин) и базарный авторитет Лукаш Семёнтковский (он же Папа Тесёмка) задали жару коммунистам и консерваторам. Временами они заставляли бойцов почитывать Маркса и Йодко-Наркевича. Но слишком строго не экзаменовали.
Себе в адъютанты Изгаршев определил парня по имени Яцек. Периодически раздавливали вместе бутыль самогона. Магазинную водку игнорировали, дабы не поддерживать госмонополию. Яцек продолжал дебоширить даже после освобождения Польши от коммунизма. За что его и посадили аж в 1995 году. Потом ещё предъявлял Петру: мол, почему вовремя не сказал, что теперь нельзя?
Конспиративная явка в частном доме на Гданьской улице постепенно превращалась в арсенал. С металлоизделиями для остановки автозаков помогли рабочие «Хута-Варшавы». Добыли тротила, светошумовых гранат, милицейских газомётов. Десяток комплектов милицейского обмундирования. Теодор Клинцевич не расставался с орудием самообороны – газовым пистолетом. В тайнике лежали пистолеты другие, с боевыми патронами. Но до них не дошло. Самодеятельность «Солидарных» тревожила «Солидарность». В конце концов Збигнев Буяк просто запретил силовые акции и приказал утопить в Висле оружие и боеприпасы. Что ж, приказ есть приказ. Пришлось выполнить. А после того, как Лех Валенса получил Нобелевскую премию, Клинцевич и сам сказал: теперь нельзя. Ещё в террористы запишут. Только «листовки и разговоры».
Это, кстати, «Солидарные» тоже умели отлично. Если вывешивали антикоммунистический баннер, то в половину многоэтажки столичного центра. Одновременно швырнув тысяч десять-двадцать листовок и устроив пиротехнический фейерверк. Или раскрасят, как Изгаршев, солидаристскими лозунгами семь десятков столичных трамваев. Был случай, проделали подобное напротив главной варшавской тюрьмы – привет политзекам, ждём вас, а сами продолжаем!
Конечно, последнее слово сказала «Солидарность», а не «Солидарные». Коммунистический режим свалили массовые забастовки 1988 года. Они вынудили ПОРП согласиться на переговоры и в итоге сдать власть. Не баннеры Клицевича, не броски Изгаршева. Но в самые тяжкие и хмурые времена 1982-го, когда всё казалось раздавленным, «Солидарные» меняли атмосферу польской жизни. Их сопротивление вдохновило тех, кто забастовал через шесть лет. Миллионы людей ещё не были готовы к действию. Но ждали его. Убедились в нём. И благодаря этому убеждению со временем сделали сами.
В победном 1989-м Теодор Клинцевич руководил отделом печати и информации Гражданского комитета «Солидарность». На первых же выборах поляки снесли режим ПОРП. К власти пришёл великий профсоюз. Но похоже, звёздным часом Теодора всё же были годы подпольного сопротивления. 23 февраля 1991-го он попал в автомобильную аварию (торопился на съезд «Солидарности»). Довёз до больницы пьяного пешехода, из-за которого всё и получилось. Остался на койке и через неделю скончался.
Пётр Изгаршев работал специалистом по полиграфии в варшавской муниципальной полиции. И продолжал заниматься любимым делом борьбы ещё почти двадцать лет. После польской победы занялся экспортом революции. Успел конкретно помочь и литовскому Саюдису, и украинскому Руху, и Белорусскому народному фронту, и даже монгольским антикоммунистам. Именно от монголов он и получил свою единственную медаль. Скончался 10 марта 2007-го.
Исследователи называют три источника, три составные части Групп сопротивления «Солидарные»: «Польское свободолюбие, молодая бравада и авантюрная тяга». Всё чётко. Но наивно было бы полагать, будто за пределами Польши не встречается подобного.
Два десятка лет российская оппозиция просто отказывалась понимать, что происходит. Выдвигала кандидатов на выборах, обличала коррупцию, вырабатывала программы развития гражданского общества… Автор этих строк в меру сил принимал участие. Закончилось всё банальным разгромом. Кто в тюрьме, кто за границей, кто просто в «офсайде». Не все остались в живых.
Удивляться здесь нечему. Современная демократическая политика отвергает насилие. Сейчас не эпоха Французской революции, когда либерализм воспевал «святую гильотину». Естественно, оппозиция резко осуждала такие акции, как нападение на судью Кузнецова или поджоги «фабрики троллей». Кстати, в деле о поджоге «Федерального агентства новостей» половина оказалась ранее судимыми – ещё один привет Петру Толстому от Толстого Петра.
Никакой реакции не вызвала «Донбасская декларация» в декабре 2015-го, когда российские антиимперские националисты, т.н. «Движение СОРМ», установили связь с украинскими, беларускими, таджикскими единомышленниками. Не встречала поддержки российская структура нового АБН. («Режим путинизма утратил право на существование, его свержение — вопрос национального спасения», «Объединить освободительные силы не только постсоветского пространства, но также Восточной Европы, Ближнего Востока и даже Африки» – эти позиции, выраженные тексты не 2022-м, а 2015–2016 годах, даже не комментировались.) Всё это генерировалось совсем иной средой, подобной нынешнему «Легиону L». С другими идеями и методами, другой глубинной эстетикой.
Взгляд политолога установит здесь определённую социальную основу. Интересные материалы публиковал в своё время никто иной, как Аркадий Бабченко. Сводки социально-бытовых беспорядков от «глубинного народа». То в Биробиджане рабочие дерутся с Росгвардией, то в посёлке Роговское – считай, Москва – устраивают засаду после магазинного погрома. С тех пор прибавились мытищинская битва Барданова, лубянский стрелок Манюров.
«Но это же не политика», правда? Не по-умному голосование?
В «спецоперационную» эру появился новый объект атаки несогласных – поджоги военкоматов достигли дюжины. Битые стёкла Z-машин стали уже банальностью. Неизвестно чьи атаки на помещения «ЕдРа» пока не столь же частое явление. И всё это явно не связано с оппозицией, какой её привыкли видеть. Даже настенная агитация, листовки принимают иную тональность. Непривычную и не вполне понятную. Понятно, когда «Нет войне!» Но встречается и «Война здесь!», «Война кремлёвским нацистам!», «Наши деды воевали за мир! Горит нацистский знак Z!»
И вот теперь Комсомольск… Время словно истекает в скольжении. Его остаётся всё меньше. И Польша уже не пример.
Между Польшей 1980-х и Россией 2020-х есть принципиальная разница. Правящие польские коммунисты по-настоящему боялись мирной оппозиции. И естественно, что лидеры протеста имели моральный и физический ресурс воздействия на поборников крайних форм сопротивления. В России нет ни того, ни другого. Какой муниципальный депутат может заставить солидарных радикалов что-нибудь утопить в Москве-реке?
Правящий режим РФ сам всучивает эстафету оппозиционности товарищам иного склада. «В блудень полезут, по башне получат», – слышалось в подворотне, пока на Ю-Тьюбе обменивались высокоумными рассуждениями, будто «война крайне маловероятна, потому что это нерационально и Путину невыгодно» (ну и кто, кстати, здесь политологи?).
«Европейские русские» не готовы к такому повороту. Не хотели бы его воспринимать. Но история перестаёт спрашивать, когда делает свою ставку на несистемных. Последний шанс для «европейских русских» – всё-таки успеть раньше.
Евгений Бестужев, «В кризис.ру»
