Уходящий год в Латинской Америке ознаменовался громкими успехами левых сил. Президентом Перу стал марксист Педро Кастильо, Гондурас возглавила Сиомара Кастро, супруга свергнутого президента Мануэля Селайи – друга Уго Чавеса. Завершился электоральный год победой марксиста Габриэля Борича на выборах в Чили. Левые режимы континента празднуют: президент Венесуэлы Николас Мадуро поздравляет «народ земли Сальвадора Альенде и Виктора Хары в связи с убедительной победой над фашизмом», к нему присоединяются власти Мексики, Никарагуа, Кубы, Боливии и Аргентины.

Обозреватели говорят о «новом “Розовом приливе”» – так называли приход к власти левых в Венесуэле, Аргентине, Боливии, Бразилии, Эквадоре и Уругвае на рубеже 1990–2000-х. В 2022 году «Розовый прилив» может стать настоящим цунами. В Бразилии мало кто сомневается в предстоящем избрании выборах Луиса Инасио Лулы да Силвы. В Колумбии, где левые ранее не приходили к власти, большие шансы имеет бывший коммунистический повстанец Густаво Петро.

Четверть века назад в латинском левом лагере происходили серьёзные перемены. «Красных» – воинственных марксистов-ленинцев, троцкистов, геваристов, маоистов и ходжаистов – сменяли «розовые». Чья преемственность от Фиделя Кастро, Че Гевары и даже Сальвадора Альенде была довольно условной. Классические марксисты опираются на жёсткую доктрину: однопартийная диктатура, огосударствление экономики, принудительная идеологизация. И разумеется, тотальное противостояние «американскому империализму» – западному образу жизни.

Классическим воплощением марксистской модели в латиноамериканских условиях стала кастровская Куба. Насадить такой режим удалось только жестокими репрессиями и кровавой гражданской войной. Руководители чилийского Народного единства 1970–1973 годов разрывалось между следованием марксистским догмам и опасением катастрофы, которую, впрочем, они всё равно получили. Никарагуанские сандинисты не решились официально провозгласит однопартийную систему и всеобщую национализацию, но курс был очевиден и тоже обернулся многолетним противоборством с контрас.«Розовый прилив» формировался как переосмысление латиноамериканскими левыми кубинского, чилийского и никарагуанского опытов. О партократии и госмонополии не помышляло ни одно «розовое» правительство. А борьба с «империализмом» деградировала до ритуальных марксистских мантр и использовалась в качестве шумовой завесы при особенно глубоких провалах в экономике и социальной сфере. Классические «розовые» режимы прошлого десятилетия – Бразилия при Луле и Дилме Русеф, Аргентина при Киршнере-муже и Киршнер-вдове, Уругвай при Табаре Васкесе и Хосе Мухике. Они в основном ограничивались повышением МРОТ и пенсий, вводили новые социальные пособия, повышали налоги, сокращали расходы на армию, корректировали полномочия полиции. Никто из этой плеяды не пытался ни проводить национализации, ни ограничивать демократические свободы, ни увековечивать личную власть или господство своих партий. С «красными» предтечами их не связывало почти ничего.

Лула в Бразилии проводил жёсткую монетарную политику, унаследованную от предшественника-неолиберала Фернанду Кардозу (кстати, социальные программы он унаследовал от него же). Анонсированная национализация не состоялась, хотя приватизация была прекращена. Вмешательство государства в экономику действительно усилилось, но носило характер коррупционно-криминальный, типа вымогательства денег у бизнеса на социальные и престижные проекты. Коррупция и спровоцировала бегство капиталов из Бразилии и торможение экономического роста. Ради популярности вводились пособия, позволявшие жить не работая – не только инвалидам и матерям-одиночкам, но и молодым, здоровым людям. Страну одновременно терзали и безработица, и нехватка рабочей силы (точнее, людей, готовых работать). Заискивание перед беднотой стимулировало резкий подъём криминала: Бразилия, и прежде подверженная высокой преступности, превратилась в настоящий ад. Введение «позитивной дискриминации» оборачивалось расизмом наоборот. Белым мешали учиться в вузах и занимать должности, но вдруг выяснилось, что смуглый цвет кожи (кто бы мог подумать?!) не гарантирует ни деловых, ни моральных качеств. В итоге против правительственного популизма восстали те самые массы, ради которых якобы проводилась эта политика.

Аргентинские «розовые» действовали похожим образом. Только давили на бизнес гораздо грубее бразильских. Киршнеризм прославился одним, но очень громким, «левым» решением – ренационализацией авиастроительного завода FAdeA. Этот завод, первенец латиноамериканского авиастроения, национальный символ и гордость страны, разорился, и в 1990-е годы был продан американскому гиганту Lockheed Martin. При американцах завод ремонтировал американские самолёты, но как авиастроительное предприятие почти не работал. Хотя инвестиционное соглашение предусматривало сохранение авиастроения. В 2008 году Кристина Киршнер с шумом на весь мир национализировала завод – «вернула Аргентине её бесценное наследие». Правильно: если инвестиционные соглашения нарушаются, государство имеет право национализировать предприятие. Но желательно, чтобы правительство всё-таки представляло, что собирается делать с национализированным имуществом. Все планы запустить на заводе производство самолётов (например, договаривались с Китаем о сборке истребителей) провалились. Завод, как и при Lockheed Martin, ремонтирует всякое старьё… Стоит ли тут спорить, что лучше – приватизация или национализация?

«Борьбой с империализмом» эти правительства особо не увлекались. Ограничивались риторическими заклинаниями (довольно умеренными) и защитой национальных интересов своих стран в отношениях с Вашингтоном, Брюсселем и транснациональными корпорациями. Впрочем, «империализм» на них тоже не покушался. Зачем бы?

«Розовые» власти Эквадора во главе с Рафаэлем Корреа отличались преимущественной опорой на индейское население. Отдельная история – левые правительства Уругвая. Они проводили сильную и хорошо продуманную социальную политику, не применяя незаконных методов давления на бизнес. Государство в «розовом» Уругвае контролировало систему образования и здравоохранение, причём делало это весьма эффективно. Но Уругвай, «латиноамериканская Швейцария», вообще особый случай (если не сказать – исторический феномен).

Но всё же нельзя сказать, чтобы латиноамериканские социалисты были совсем «белопушистые». Даже с европейскими социал-демократами сравнивать их, мягко говоря, рано. Определённые авторитарные тенденции проявлялись. В Бразилии менее всего, в Аргентине уже довольно заметно, особенно под конец правления Кристины, вдовы Нестора. Резко усиливался бюрократизм, чиновник всюду «проходил как хозяин». Накачивалась левая госпропаганда, в том числе известными российскими методами провластных «фабрик троллей». Создавались структуры «титушечного» толка, заменявшие ненадёжную полицию в прессовании оппозиции (а когда сильно припирало, и полиция пускалась в ход). Внешнеполитические приоритеты говорили сами за себя: устанавливались тесные связи с Китаем, Ираном, Палестиной, путинской РФ. Но сохранение гражданских институтов и конституционно-демократических порядков не позволяло этим тенденциям развиться в настоящую диктатуру. Да и настоящего желания «розовые» всё-таки явно не имели.Иное дело – режимы Николаса Мадуро в Венесуэле, Даниэля Ортеги в Никарагуа, Эво Моралеса в Боливии. Они кардинально отличаются от бразильских и аргентинских братьев по «розовому приливу». Предположим, это не «красные» прошлого века (хотя Ортега начинал именно там) – хотя бы потому, что слишком любят деньги. Но в этих случаях вполне можно говорить о репрессивных диктатурах, причём достаточно кровавых и смертоносных. Что бы ни замышлял некогда Уго Чавес, мы видим, во что выродились «боливарианство» и «социализм XXI века». Моралес уже ушёл в мрачную историю. Но Мадуро и Ортега – текущая реальность.

В Каракасе и Манагуа правят не партии и не движения, даже не каудильо, а криминальные кланы, единственная цель которых – удержаться у власти. Экономический курс венесуэльских «боливарианцев» хорошо известен в мире. Режим Чавеса–Мадуро умудрился угробить довольно сильную экономику и превратить одну из ведущих нефтеэкспортирующих стран мира в территорию социальной катастрофы. Сомнительно даже, называть ли такую политику левой. Всяко не больше, чем путинскую – правой.

«Боливарианцам» казалось мало родной Венесуэлы. Чавес попытался создать нечто вроде латиноамериканских вариантов Варшавского договора и СЭВ. Для этого в 2004 году он сформировал Боливарианский альянс для народов нашей Америки (ALBA) – социалистический блок государств Латинской Америки и Карибского бассейна. В его состав вошли Венесуэла, Боливия, Куба, Эквадор, Никарагуа, Доминика, Антигуа и Барбуда, Сент-Винсент и Гренадины, Сент-Люсия, Гренада и Сент-Китс и Невис. (Изъявляли намерение также Суринам, Парагвай, Гондурас, Коста-Рика и Гаити, но одни правительства сменились, другие не решились.) Формальная цель союза – «экономическая интеграция и совместное развитие ее участников на основе социализма и коллективной защиты независимости». Реальная – не будем о грустном. Так или иначе, «розовые» правительства Аргентины, Бразилии, Перу и Чили решили дел с ALBA не иметь. Предпочли свой Союз южноамериканских наций (UNASUR). Оказавшийся, впрочем, столь же призрачной структурой, как и чавесовская.

Вообще интеграция левых режимов Латинской Америки не удаётся. Уже потому, что объективный центр сформировался в Каракасе. Среди социалистов других стран, даже патентованных леваков, немного находится желающих поступиться национальным суверенитетом. Обвинения в связях с Чавесом, тем более с Мадуро превратилось в почти безотбойную карту латинских правых. К примеру, Ольянта Умала в Перу 2011-го смог избраться только потому, что убедительно опроверг это, и венесуэльский каудильо бысто рассорился с ним. «Розовая» Чили при Мишель Бачелет конфликтовала с Моралесом, лучшим другом Чавеса. Киршнеровская Аргентина ссорилась и с Чили, и с Уругваем. Взаимная торговля, единая валюта, оборонный альянс – ничего из этого не вышло. Однако участники объединения много лет по дешёвке получали венесуэльскую нефть. После смерти Чавеса венесуэльский режим, впавший в социально-экономическую летаргию, перестал давать деньги «союзникам», и об ALBA забыли.

«Розовым» не удалось создать общеконтинентальных структур, и это само по себе говорит о том, что «прилива» не было как явления. Было и продолжается сейчас временное укрепление социально-популистских движений. Но это не наследие «красных». Фундамент сильной социальной политики заложили генералы-корпоративисты: Хуан Доминго Перон в Аргентине, «Отец бедняков» Жетулиу Варгас в Бразилии. А ещё раньше – уругвайский либерал Хосе Батлье-и-Ордоньес.

Перон собственность не национализировал, но его чиновники настолько «настоятельно рекомендовали» бизнесменам давать деньги в Фонд «Эва Перон», что экономика страны затрещала по швам. Вообще левые режимы Латины в гораздо большей степени наследуют Перону, чем марксизму во всех его вариантах. Только в виде мрачной пародии: при Пероне оппозиционных лидеров в тюрьмы не бросали (привет из Никарагуа и Венесуэлы!), а строительство жилья, школ и больниц для бедных осуществлялось в гораздо больших масштабах и было несравненно лучшего качества, чем в любом «розовом» государстве начала XXI века.

Ни Маркс с Лениным, ни Сталин с Мао Цзэдуном, ни Че Гевара с Фиделем Кастро никакого отношения к пользе бедных не имели. Политика классических «красных» марксистов-ленинцев – захват власти ради превращения партийной номенклатуры в новую элиту. Поэтому «розовые», при всём их разнообразии, отличаются от «красных» фундаментально.Важно также, что новые «розовые» власти Перу и Чили не считают себя частью некоего общеконтинентального процесса. Они сосредоточены на национальных проблемах и закрепляют социал-демократическую тенденцию: сохранение политической демократии и частной собственности, упор на социальные программы и защиту интересов меньшинств. Учитывая при этом, что правительства прежнего «Розового прилива» не смогли продемонстрировать Латинской Америке ничего позитивного. Вконец обнищавшая Венесуэла, из которой миллионы людей бегут, куда глаза глядят – уж точно не пример для подражания. Неудивительно, что Кастильо и Борич ответили на поздравления Мадуро крайне холодно, если не сказать – грубо. Смысл ответов прост: мы с вами не имеем и не желаем иметь ничего общего.

Не может вдохновить и опыт Никарагуа, откатившейся за время правления сандинистов на последнее место в Центральной Америке по уровню жизни (при диктатуре Сомосы страна занимала второе место после традиционно благополучной Коста-Рики). В Боливии, хотя левая партия МАС сумела вновь прийти к власти, ситуация остаётся драматичной: экономика в полном упадке, а крупнейший департамент Санта-Крус, изначально оппозиционный левому режиму, неподконтролен властям Ла-Паса. В Мексике правление Лопеса Обрадора за три года не добилось успехов ни в чём – ни в борьбе с преступностью, ни в прекращении массового бегства населения в США, ни в экономике, ни в сокращении бедности. Президент блистает только на международной арене: то требует, чтобы богатейшие люди планеты поделились богатствами, то вдруг атакует феминизм и экологизм как порождения неолиберализма, а то и вовсе предлагает правительствам США и Канады заняться региональным планированием развития Мексики… В Аргентине киршнеристское правительство сумело вернуться к власти, усугубило экономический кризис и проиграло региональные выборы.

Поэтому у новых «розовых» нет маяков – стран с идейно близкими режимами, на которые стоит ориентироваться. Хуже того: Венесуэла, Никарагуа, Мексика и Боливия – это отрицательный демонстрационный эффект. И если завтра бразильцы проголосуют за Лулу, а колумбийцы – за Петро, мотивация к тому будет исключительно внутренней И на поздравления Мадуро и Ортеги новые победители ответят примерно так же, как ныне Кастильо с Боричем – чтобы, не приведи Господь, не ассоциироваться с чиновно-олигархическими тираниями, закопавшими свои экономики и расстреливающими протестующих.

Что будут делать на президентских постах новые «розовые», сказать пока трудно. Проще всего прогнозировать деятельность президента Гондураса сеньоры Кастро. Не имея ни идеологии, ни ресурсов, ни кадров, она, при любых личных качествах, не сможет сделать ровным счётом ничего. Как гондурасская экономика базировалась на наркоторговле, так и будет базироваться; как живёт значительная часть гондурасской молодёжи мелким рэкетом, так и будет жить; как уходят каждый год караваны мигрантов в США, так и будут уходить, правь Гондурасом хоть марксисты, хоть инопланетяне.

Перу – не Гондурас, там экономика куда мощнее, ресурсов больше, а общество сложнее и образованнее. Но беда в том, что голосовавшие за Кастильо ждут от него чудес, которых не бывает. Тем более, что сам сельский учитель, став президентом, обещает невыполнимое. Увеличить налоги на добычу полезных ископаемых он, конечно, сможет. Но радикально улучшить систему образования и здравоохранения, обеспечить жильём бездомных и создать миллионы новых рабочих мест – не сможет. Потому, что вырученных от повышения налогов средств на это не хватит. В ходе предвыборной кампании Кастильо был, кстати, куда радикальнее: собирался национализировать горнодобывающую промышленность, нефть, гидроэнергетику и газ. Соприкоснувшись с реальностью, он отказался от подобных планов и пообещал уважать частную собственность. Значит, «красные» объявят его предателем, а правые всё равно не примут как своего.

Вообще правление Кастильо началось плохо. Прокуратура провела обыск в администрации президента и обнаружила $20 тысяч в ванной одного из советников. Оправдания Кастильо были малоубедительными. Рейтинг рухнул до 25%. Учитывая, что в перуанском конгрессе у левых нет устойчивого большинства, а левые силы раздроблены, править новому президенту будет очень трудно. И вместо радикальных реформ от него можно ожидать незначительных новаций в социальной сфере. Основные же силы придётся тратить на то, чтобы усидеть в президентском кресле до конца срока. Чтобы с облегчением передать тяжёлое бремя следующему главе государства, который почти наверняка левым не будет.

Боричу, конечно, проще: Чили гораздо богаче, образованнее и стабильнее Перу. И планы у молодого чилийца реалистичнее: повысить налоги и МРОТ, сократить рабочее время с 45 до 40 часов в неделю, увеличить размер пенсий, начать выдачу беспроцентных кредитов на высшее образование, легализовать проституцию и марихуану. Экономика, конечно, ему спасибо не скажет, но в Чили она сильная – выдержит. С уверенностью можно прогнозировать разве что рост преступности и обострение конфликта с мапуче (ибо погасить его путём уступок невозможно). Индейские боевики уже отреагировали на мирные инициативы новой власти новыми поджогами и нападением на лесозаготовительную компанию в коммуне Фрезия. Но ведь Борич ведь пришёл к власти не навечно…Общая ситуация в Латинской Америке показывает: успехи левых не означают глубоких изменений в общественном настроении. В Эквадоре и Уругвае левых тихо и мирно сменили правые, а в Перу и Чили правые получили столь значительную поддержку избирателей, что править, не оглядываясь на них, не удастся. В Бразилии, где ждут победы Лулы, ему даже в этом случае придётся иметь дело с конгрессом, в котором большинство – у правых. Так что «полевение» континента больше призрачное, чем реальное.

Нынешние латинские «розовые» – это не чависты-мадуристы, не сандинисты, не кубинская коммунистическая полицейщина. Это современная смесь радикальной социал-демократии с левым либерализмом. То, что они включают в свой политический пантеон такие фигуры, как Маркс, Ленин, Сандино и Че Гевара, ничего не значит – как клятва на Библии президента-атеиста. Приход к власти в 2021 году троицы якобы левых президентов не означает ни революции, ни смены вех латиноамериканской истории. Время «Розового прилива» – Лулы и Киршнеров, Мухики и Корреа – прошло. То, что мы наблюдаем сейчас – всего лишь розоватая пена, оставшаяся с тех времён.

Евгений Трифонов, специально для «В кризис.ру»