Всему миру 1968 год – это «Красный май». Прежде всего парижский. Вдохновлённые левизной французские студенты чуть не сломали страну. Но 30 мая свершился другой 1968-й. Сотни тысяч французов прошли по Елисейским полям. Над страной поднялись национальный триколор, католический крест, образ юной Марианны в якобинском колпаке и лицо старого генерала в армейском кепи. Мощь народного единения защитила традиционные ценности свободы и республики. Прошло 55 лет. Но и сегодня французы отмечают этот день.
Красномайский левацкий протест поднялся не на ровном месте. Не всякий московский бомж нашей эры согласился бы жить в парижском студенческом общежитии тех времён. К умывальнику подчас приходилось идти во двор. И не только студентам. Нормальный санузел имелся лишь в половине домохозяйств. Полмиллиона человек искали работу. Пять миллионов за чертой бедности. Распадались крестьянские хозяйства, многовековая основа французского цивилизационного уклада. Закрывались текстильные и механические и заводы. Под давлением непривычной конкуренции с западногерманскими промышленниками.
Но не слабее социально-экономического – а то и сильнее – был другой конфликт. Социально-культурный.
Высокоидеологизированное государство неустанно проповедовало традиционные ценности французской цивилизации. Но мотивы свободы и достоинства, Революции и Сопротивления отходили на второй план госпропаганды. Доминировали порядок и стабильность, лояльность и законопослушность, собственность и семейность. Раздельное в основном обучение. Строгий дресс-код. Тут и там бытовые запреты: туда не ходить, сюда не курить… Жизненная колея задана в лучшем случае век назад и уложена в строгие грани госраспорядка. Остаётся надеяться, что в следующем поколении твой род продвинется глубже и поднимется выше.
И это в эпоху смены жизнесмысловых кодов! Контркультура и сексуальная революция, ситуационизм и акционизм. Франция – «любимая дочь католической церкви», но даже здесь накатывают новые волны: Второй Ватиканский собор, движение рабочих падре. Социальные ткани рвутся на глазах. Элита глядит с безразличием. Если бы власть вступила в диалог с обществом… Но этого нет. Есть менты-ажаны.
Президент Шарль де Голль, легендарный Генерал Освобождения, искренне не видел этих проблем. Человек военный, он вообще не был склонен к дискуссиям. Генерал полагает, что возвращённое величие Франции говорит за себя само. В конце концов, десятью годами раньше, когда он пришёл к власти, ванна с душем была в каждой десятой семье – а теперь в каждой второй. Пятипроцентный промышленный подъём ежегодно. Армия с ядерным оружием. Веский голос на международной арене. Так неужели оглядываться на капризы великовозрастных инфантилов? Стареющий генерал не замечал, как превращается в символ застоя.
Просоветская компартия была уже не та, что в первые послевоенные годы, когда реально претендовала на власть. Политический ресурс подрастратился, популярность сильно просела. Уж тем более не привлекала ФКП молодёжь. Красная юность вдохновлялась иными версиями коммунизма. Не брежневской скучищей. Китайский маоизм, кубинский фиделизм, тот же троцкизм смотрелись свежей и задиристей. Что всему этому конец един, верить и знать не хотели. Сильна была левая традиция и во французском республиканстве, социализме, анархизме.
В Парижском институте политических исследований училась девушка по имени Сюзанна Мартон. Дочь двух коммунистов. Истовая голлистка, фанатично преданная Генералу. Она люто ненавидела коммунистов любого разлива, кроме своих родителей. В двадцать три года стала самым молодым членом центрального Политкомитета правящей голлистской партии Союз за новую республику. На заседании в январе 1968-го мадемуазель Сюзанна доложила: ситуация в студенческих кампусах накаляется день ото дня.
Началось 22 марта 1968-го. Толчком стали протесты против войны во Вьетнаме. Что уже демонстрировало суть и характер «красномайского» движения. Требование прекратить войну адресовалось только в одну сторону – «южную», американо-сайгонскую. Лозунги типа «за мир» были лживы – не за мир, а за победу коммунистов, за захват Южного Вьетнама ханойским правительством. За вьетконговский террор, лагеря перевоспитания и акульи джонки беженцев.
По кампусам и факультетам покатилась волна захватов и забастовок. Выдвинулись вожаки – анархист Даниэль Кон-Бендит, необольшевик Серж Жюли, ситуационист Рене Рьезель, социалист Андре Глюксман (четвёртый впоследствии осознал тоталитарный характер движения и сожалел о своей роли). Троцкистов мобилизовали Алэн Кривин и Анри Вебер, маоистов – Робер Ленар. Координирующую структуру назвали «Движение 22 марта». Под этим зонтиком сгруппировались десятки радикально-коммунистических группировок.
Завязались столкновения с полицией и с ультраправой молодёжью из группировки «Запад». Во главе «западников» стоял слесарь и токарь Алэн Мадлен, будущий трижды министр. Драки способствовали радикализму. Лозунги стремительно расширялись влево. Антиамериканизм перерастал в антибуржуазность, студенческая автономия – в красную безбрежность: «Твоё счастье купили, укради его! Запрещается запрещать! Будьте реалистами – требуйте невозможного!» Сломать весь уклад жизни – на меньшее уже не соглашались. «Мы наш, мы новый мир построим!» В очередной раз. Отставка де Голля зазвучала как минимальное требование.
Ситуация легла на 1 Мая. Подключился пролетариат. Со своими более приземлёнными, но и более чёткими требованиями. Промышленность бастовала за сорокачасовую рабочую неделю, пенсию в шестьдесят лет и тысячефранковый МРОТ. Надо заметить, традиционные профсоюзы, включая прокоммунистическую ВКТ, пребывали в сильной растерянности: что и откуда свалилось? В том же состоянии находилось Политбюро ФКП. Вальдек Роше и Жорж Марше просто не понимали, как и чем отчитываться в Международный отдел ЦК КПСС.
Пафосная расплывчатость протестных лозунгов придавала левакам решимости и мощи. За всё хорошее против всего плохого – как не вписаться? 2 мая реально запылала Сорбонна. Троцкисты и маоисты становились хозяевами положения. В ответ «западники» призвали к отпору – поддержать освободительную борьбу против коммунистических убийц! Им на помощь пришли боевики Объединённого фронта поддержки Южного Вьетнама. Этих серьёзных парней собрал отставной сержант Роже Олендр, ветеран Индокитайской войны.
В воздухе замелькали обрезки труб, бейсбольные биты, табуретные ножки. В обе стороны полетели коктейли Молотова. На следующий день полиция штурмовала Латинский квартал. Убитых ещё не было, но кровь уже полилась. Все стороны – леваки, праваки, власти – зашли слишком далеко, чтобы теперь отступить.
Но при этом неуклонно усиливался правый отпор. Одна из марксистско-ленинских организаций прозорливо углядела в происходящем «крупнейшее с 1956 года антикоммунистическое движение». Хронология была понятна: Венгерское восстание оставалось на ясной памяти. Вскоре стала понятна и глубина предвидения.
С 8 мая начались демонстрации в других французских городах. Зазвучал «антифашистский» рефрен – «фашистами» и «эсэсовцами» обзывали де Голля и его сторонников, освобождавших Францию от гитлеровской оккупации. Через день к движению подключились школьники, вообще не знавшие никаких тормозов. С 10-го на 11-е в Париже настала «Ночь баррикад».
Следующие две недели закрутили Францию в бешено нарастающем хаосе. Запруженные улицы практически всех крупных городов. Десятки захваченных вузов, школ, заводов, контор. По оценкам прессы: «шокирующие сцены насилия» – ультра с обеих флангов жестоко месят друг друга. Миллион бастующих 18 мая. Без малого десять миллионов 24 мая.
Социальный вихрь проносился по-французски карнавально, даже в побоищах царило праздничное возбуждение: «Победа! Добились невозможного!» На уличных пепелищах молодёжь гоняла в футбол. Музыкальные и актёрские коллективы с энтузиазмом выступали на заводах, захваченных забастовщиками… Сказал своё слово и поэт Наум Коржавин: «Шум в Лувене, в Сорбонне восстанье. Кто шумит? Интеллекты одни! Как любовник минуты свиданья, революции жаждут они. К ним пусть едет, к поборникам цели. Пусть ликуют у края беды и товарищу Дэвис Анджеле доверяют правленья бразды. А она уж добьётся успеха и заставит их в ноги упасть. Нет, не зря не хочу я к ним ехать, пусть к ним едет Советская власть. Пусть к ним едет – сам чёрт им не страшен, коль свобода совсем не мила. Очень жаль, но таскать им параши взад-вперёд за такие дела».
Всё становилось более чем серьёзно. Государственный аппарат, не рассчитанный на коллапс, реально парализовался. Правительство рассыпалось. Только премьер Жорж Помпиду оставался в своём кабинете, готовый физически сопротивляться. Ладно Ивонна де Голль описывала и паковала фамильные драгоценности, чтобы с детьми переслать в Западную Германию. Но 29 мая исчез сам Генерал!
Он вылетел в ФРГ, на самолёте, защищённом от радарного слежения. Борт приземлился в Баден-Бадене. Здесь располагался штаб самого боеспособного соединения национальных вооружённых сил – группы французских войск в Германии. Президента принял командующий генерал Жак Массю.
Десять лет назад именно он инициировал возвращение де Голля к власти. Десантники Массю вылетели с приказом: Генерал должен стать главой государства. Чтобы покончить с парламентским бедламом, пресечь коммунистическую опасность, а главное – удержать Алжир французским. Де Голль принял власть – и предоставил Алжиру независимость. Теперь его политическая судьба снова оказалась в тех же генеральских руках.
Президент спросил совета. Массю посоветовал лететь обратно. «Вы идиот?» – спросил де Голль. «Да, – ответил Массю. – Потому что голлист». Это произвело впечатление. Президентский борт вновь поднялся в воздух и взял обратный курс. Его ждал верный Париж.
Политическая система Франции не сводилась тогда к конституционным положениям Пятой республики. Правили не только чиновники и депутаты. Решающее слово принадлежало группе под названием «бароны голлизма». Лично связанные с Генералом участники антинацистского Сопротивления военных лет и антикоммунистического противостояния послевоенных.
Их было около трёхсот человек. На самом верху шестеро. Мишель Дебре, экс-премьер и министр иностранных дел. Жак Шабан-Дельмас, председатель парламента. Роже Фрей, экс-министр внутренних дел, генеральный секретарь голлистской партии. Оливье Гишар, министр планирования, заведующий президентским делопроизводством. Пьер Лефран, председатель государственного телерадиохолдинга. Жак Фоккар, президентский секретарь по африканским делам. Все они прошли подполье, разведку, секьюрити. Биография диктовала идеологию. Во Франции продвигалось такое «победобесие», что нынешние духоскрепы позавидуют. Только у голлистов это было от души, а не от чиновных циркуляров. Подлинная личная радость со слезами на глазах.
Славные годы приучили этих людей быть готовыми всегда ко всему. В стрессе они не терялись, а мобилизовывались.
Шабан-Дельмас был лидером левого голлизма. Продвигал социальные программы. Старался отменять цензуру. А заодно курировал Движение за сообщество (также Движение за сотрудничество) – французских сторонников независимости Алжира. «Сотрудники», которых называли ещё «барбузами» (французское прозвище агентов тайной полиции с накладными бородами) буквально выжигали имперское «Алжирнаш». С неофашистами из ОАС «барбузы» расправлялись жесточайше («Вот как стану добрым! Тогда узнаете!»). Но пока барбузы убивали противников алжирского Фронта национального освобождения, парижская полиция по приказу Фрея расстреливала демонстрацию его сторонников.
Жак Фоккар был главным стратегом и организатором правого голлизма. Казалось, ему хватало дел с грандиозной системой Франсафрики. В фоккаровские времена пригожинцам нечего было бы делать в ЦАР. Ему приписывались минимум полдюжины переворотов на Чёрном континенте. В этих делах Фоккар дал бы миллион очков вперёд Примакову-младшему с его «Россотрудничеством». И при этом «мсье Африка» с полной отдачей управлялся с делами во Франции.
Войну Фоккар закончил подполковником сил Сопротивления. Лично участвовал в акциях подполья и боях с оккупантами. Даже соратники подчас упрекали его в избыточной жестокости – всё для него было однозначно. И однозначно осталось: в первой голлистской партии Объединение французского народа (RPF) Фоккар формировал охранную службу. Коммунисты были для него такими же коллаборационистами, как прислужники рейха. Пусть и служили другой тоталитарной державе.
Голлистские охранники дали жёсткий бой силовикам ФКП. «Кулачный крестовый поход» – вспоминали ветераны конец 1940-х. Через десятилетие, когда уже не стало партии RPF, осталась её охрана. Голлистские дубинки и кастеты обрушились на сталинистов в уличном мщении за Будапешт.
Принимали разных людей. Героев Сопротивления. Военных профи. Откровенных бандитов. Нередко, кстати, эти характеристики соединялись в одном лице. Требовались боевые навыки, чёткая дисциплина, духовная твёрдость и традиционные ценности. Каждый обязан быть убеждённым республиканцем, патриотом, антикоммунистом – и беззаветно верным лично генералу де Голлю.
Фоккар гарантировал де Голлю: любой партийный охранник закроет собой от пули и бросится на гранату. Генерал не имел сомнений. Случались, правда, иные казусы. Однажды де Голль должен был произнести речь под открытым небом. Поступила информация, что коммунисты планируют сорвать выступление. Фоккаровские охранники поставили на уши квартал, во имя Генерала повышибали все двери и стёкла, устроили массовую драку и сорвали-таки выступление.
Шарль де Голль занял Елисейский дворец в 1958-м. На следующий год люди Фоккара учредили Антикоммунистическую службу (SAC). Синтез общественной организации с ЧОПом высокого класса. Во имя Франции и Генерала. Генерал попросил смягчить название – в конце концов, коммунисты тоже французы, он и их президент. Верные голлисты, естественно, взяли под козырёк. SAC переименовали в SAC. Служба гражданского действия.
SAC не была государственной структурой. Но почти сразу Службу стали называть «параллельной полицией». С таким же успехом могли назвать «параллельным криминалитетом»: фоккаровцы имели своих людей в довольно авторитетных кругах. Службистов насчитывалось тысяч пять-десять. Три тысячи образовывали постоянное ядро. При адекватной спортподготовке, стрелковом и холодном оружии. Надо сказать, эти люди не были правовыми фетишистами. Сразившись за Францию, победив в войне, они искренне считали, что заслужили право служить родине без докучливых формальностей.
Официально Жак Фоккар не был начальником SAC. Он всегда предпочитал рулить из тени. Первым президентом Службы стал Пьер Дебизе. Разведчик Сопротивления. Торговец холодильниками. Бригадир боевиков RPF. Гангстерский мир тоже знал не понаслышке. Твердокаменный антикоммунист, в марте 1953-го Дебизе пришёл к мемориалу Неизвестного солдата и встал в протестный пикет. Против объявленного правительством Рене Мейера гостраура по случаю смерти Сталина.
Вскоре шефа SAC пришлось менять. Дебизе не мыслил спорить с де Голлем, но и не мог примириться с независимостью Алжира. (Недовольны были многие службисты, но Фоккар доходчиво объяснил: такова воля Генерала.) Из Франции уехал в Африку – консультировать президентов Чада и Габона. Преемника Дебизе звали Поль Комити. Моряк Сопротивления и начальник президентской охраны тоже не понимал, почему Франция уходит из Алжира. Но не тратил время на такие рассуждения. «Если скажешь: в нелепое веруй – сразу волю исполню твою!»
Под командованием Комити в личной охране де Голля служили десантник Овре, снайпер Сассиа, боксёр Тессье, алжирский солдат Джуде. Все они гордо именовались «гориллы Генерала». Во имя великого босса корсиканец Комити готов был порвать любого. Хоть коммуниста, хоть фашиста, хоть корсиканского сепаратиста.
По характеру они были очень различны. Ледяной Фоккар, фанатично упёртый в дело и безразличный ко всему прочему. Эмоциональный Дебизе, наоборот, всё принимал близко к сердцу. Циничный Комити возвышенно относился к работе. Единым стержнем служила преданность нации, республике, генералу, наследию великой революции и традиции Сопротивления.
Нацию надо спасать, решили «бароны голлизма». Силовики способны на многое. Но им нужна глубинная опора. Должен подняться народ. SAC превратилась в центральную диспетчерскую, откуда Жак Фоккар включил мощную инфраструктуру гражданского действия.
Лишь один французский профсоюз не присоединился к майской забастовке: Французская конфедерация труда. Во главе ФКТ стоял Жак Симакис. По рождению грек Константин, патриотично офранцузивший имя. Принципом и лозунгом ФКТ стала свобода труда – право работать выше права бастовать.
Этот профсоюз открыто и демонстративно выстраивался на корпоративных началах. В социальном сотрудничестве с бизнесом. Наибольшее развитие получила ФКТ в автопроме, на заводах «Симка», «Рено», «Пежо», «Ситроен». Были сформированы мобильные группы, переплетённые с SAC. Патрули ФКТ регулярно вступали в замесы с активистами прокоммунистической ВКТ (как говорили в Петрограде 1910-х, «по-рабочему – значит, по шее»). «Ополчение боссов, фашисты и бандиты на службе капитала. Но смелые, наглые, упорные, не похожие ни на какой другой профсоюз», – так писали о голлистах ФКТ ненавидевшие их левые журналисты.
Далеко не все студенты поддержали красных. Уж тем более, не вся молодёжь. Близкое к неофашизму движение «Запад», этнонационалистическое Евродвижение свободы, связанное с российским НТС солидаристское Движение молодой революции физически противостояли всем видам французского комсомола. Но ультраправые не являлись голлистами. Зачастую были даже враждебны.
Правых национал-консерваторов в студенческой среде взялись организовать студентка-юристка и политолог Сюзанна Мартон, литератор Жак Ружо, физик Жерар Дори. Так возникла оргоснова Национального межуниверситетского союза. Была заявлена цель: «Покончить с главенством марксизма и ФКП в национальной системе образования». Красный май парадоксальным образом создал подходящий момент. В скором времени Сюзанна стала своим человеком у Фоккара и Помпиду.
Все годы деголлевского президентства работала Национальная ассоциация поддержки действий генерала де Голля. Возглавлял её Пьер Лефран. На основе Ассоциации с 23 мая развернулась сеть Комитетов защиты республики. «Противостоять подрывной деятельности меньшинства, единственной целью которого является захват власти». На комитетских плакатах свастика 1940-го приравнивалась к серпомолоту 1968-го, чёрное к красному, антикоммунизм к антифашизму.
Десять тысяч французов, три тысячи парижан. Вроде не так уж много. Но за каждым минимум сотня. Митинги и демонстрации, листовки и самодельные радиоузлы… Всё это оказалось везде. Красные полотнища сникали перед Марианной-Францией и лотарингским крестом.
Каркас Комитетов создали ветеранские связи. Координировал их министр жилищного строительства Робер Галлей, после войны едва не отданный под суд за расправы с немецкими пленными. Финансирование обеспечил фоккаровский бизнес-агент Жак Гугженхейм (за его сына выйдет замуж Сюзанна Мартон). Бригаду боевой молодёжи привёл каратист-парашютист Жильбер Лекавелье.
Публичным лицом Комитетов стал куратор молодёжи SAC Жак Годфрен. Рождённый в 1943-м, он не мог быть ветераном, однако чтил Генерала не меньше «стариков». Когда советские танки давили Венгрию, ему было тринадцать лет – и уже тогда он усвоил: коммунисты понимают только силу. Впрочем, применять не пришлось. Комитеты активировали «молчаливое большинство», знакомых нам «ватников». Порядок, собственность, семья. Патриотизм, консерватизм, антикоммунизм. Такие люди не схватятся за оружие без крайней необходимости. Но если довести… Даже красные догадались: не стоит.
Уличную оборону SAC более-менее держала. Самых буйнокрасных во время уличных драк профессионально брали в плен и везли в штаб-квартиру на улице Сольферино, 5. Разговор продолжался в подвале, в том числе языком жестов. («Лечение бывает грубым», – говаривал японский активист ВАКЛ бизнесмен-каратист Рёити Сасакава.) 22 мая леваки атаковали здание SAC: «Барбузы! Убийцы! Долой де Голля!» (если обзывали барбузами, получается, пожалели убитых неофашистов-оасовцев?). В стены и окна летели камни и коктейли Молотова. Будущий мэр и министр Годфрен носился по всем этажам в поисках огнетушителя. С трудом нашёл и, не умея обращаться, окатил консьержа. Осаждённые отшвыривались из окон бутылками.
Фоккар понимал: масштаб событий требует адекватного ответа. Должно случиться нечто грандиозное, чтобы ход событий переломился без кровопролития. Из Габона во Францию срочно вернулся Пьер Дебизе. 29 мая, в день исчезновения де Голля, наконец сподобилась на что-то растерянная ФКП. Коммунистическая демонстрация прошлась по Парижу. Впечатление создалось вялое – всего двадцать тысяч, с невнятными лозунгами. Ощущался спад. Наступал момент решающего контрнаступления.
Интернета тогда не было. Бойцы SAC и агитаторы Комитетов ходили от двери к двери.
Кульминация наступила 30 мая 1968 года. Около половины пятого выступил по радио найденный президент де Голль. «Я принял решение и я не отступлю», – наконец услышали французы. Генерал оставался президентом, распускал Национальное собрание, назначал досрочные выборы. Так французы скажут своё слово.
Сказали раньше. В тот же день. Необозримая демонстрация двинулась по Елисейским полям. Впереди шли самые популярные «бароны голлизма». Идеолог-конституционалист Мишель Дебре. Писатель-романтик Андре Мальро, ветеран испанской интербригады. Девушки в трёхцветных платьях, каждая – вылитая Марианна. Крепкие парни с трёхцветными повязками. Ветераны в славной форме. Просто люди, безбрежное народное море. «Франция, за работу! Французы с нами! Коммунизм не пройдёт! Де Голль, мы с тобой! Браво, Помпиду!»
Акция обернулась национальным торжеством. Но главные организаторы Фоккар и Дебизе держались в скромной тени. «Чьи работают грубые руки, предоставив почтительно нам погружаться в искусства, в науки, предаваться мечтам и страстям».
Сколько было демонстрантов, так толком и не сосчитали. Да и мудрено было. По красным оценкам, тысяч триста. По голлистским, около миллиона. Истина, вероятно, посредине. Так или иначе – крупнейшая манифестация тех бурных дней. Буржуа и пролетарий, сантехник и профессор, бандит-апаш и полицейский-ажан. Вышли отстоять республиканскую демократию и республиканские свободы. И сделали это.
30 мая подвело итог. Дальше можно было не драться. Кто победил, не оставалось сомнений. Исход закрепили парламентские выборы с полным успехом голлистского Союза демократов за республику. Гренельские соглашения профсоюзов с правительством и бизнесом, университетская реформа, кадровые замены в верхах, запрет левацких группировок – всё это держалось теперь на прочном фундаменте массового волеизъявления. Своего рода трёхцветная революция – только справа и как бы наоборот.
Красные бунтари сказали немало хороших слов. Но в главном оказались неправы. Де Голль не был тираном. Он реально защитил республику. И вновь доказал это на следующий год: после поражения на референдуме по корпоративистской реформе сената Генерал ушёл в отставку. Ещё через полтора года он скончался – национальным героем и величайшим французом. «Я никогда не забуду неутомимой верности, которую бойцы SAC продемонстрировали мне на службе Франции», – простился Генерал с соратниками в письме Полю Комити.
Закономерным образом де Голля сменил Помпиду. Комитеты защиты республики со временем влились в новую голлистскую партию Жака Ширака – Объединение в поддержку республики. А вот Французской конфедерации труда пришлось реформироваться в тяжких обстоятельствах. 5 июня 1977-го в Реймсе активист ФКТ и боевик SAC Клод Леконт застрелил пикетчика-забастовщика Пьера Мэтра, члена ВКТ. «Реймсский расстрел» сильно ударил по репутации профсоюза. Пришлось переименовываться, всячески отмываться, но мастерство не пропьёшь. Репутация «наглого ополчения» никуда не делась.
В 1981 году во Франции произошла кардинальная смена власти. Президентом стал социалист Франсуа Миттеран, на которого с опаской поглядывали и в мае 1968-го. Он избрался от левого лагеря с участием ФКП. Многие в стране ошарашились: «На плечах Миттерана во Францию идёт КГБ!» В небольшом городе Орьоль совершилось чудовищное преступление: срочно заметая следы (ох, извечная здешняя горячность!), активисты SAC убили бывшего командира с его семьёй. Опасались, как бы он не выслужился перед социалистами, сдавая своих камрадов. Получилось много хуже – не только жуткий скандал, позор, суд и сроки, но и парламентское расследование. Затем указ Миттерана о роспуске SAC.
На вопросы депутатской комиссии отвечал и Поль Комити. От него прозвучала замечательная характеристика SAC: «Христиане, которые идут к Господу, минуя священника». Они изменяли жизнь, но сами за жизнь не изменились.
А вот Миттерана подозревали совершенно зря. Именно при его социализме Франция стала «примерным учеником атлантического класса». Но это другая история.
Ушли из жизни де Голль и Помпиду, Фоккар и Дебизе, Комити и Лефран, все «бароны голлизма». «Дубы валят», – вздохнул в своё время Андре Мальро. Традиция SAC и 30 мая держится в Движении инициативы и свободы, которую успели создать Фоккар и Дебизе. Но поколения меняются и там. Жаку Годфрену, в 1968-м лидеру голлистской «молодёжки», в этом году исполнится восемьдесят. Примерно того же возраста люди, которые сегодня встречаются в Париже. Отметить 55-летие дня, когда они сплотились, чтобы вместе защитить свою страну.
Да, консерватизм бывает разным. Не только замшелым коммуно-монархизмом или номенклатурно-коррупционной державностью. Голлизм был консерватизмом освободительным, республиканским, восходящим к Великой французской революции. Священны традиционные ценности свободы и семьи, порядка и достоинства. Защищённые этим консерватизмом полвека и полдесятилетия назад.
Не сказать, чтобы революционно-республиканский консерватизм был силён в современной Франции. Но эстафету солидарной свободы подхватывает Восток континента – Европа Интермариума. «Абсолютно либеральная, европейская – она такой не будет. Она точно будет идти от крепости каждой хаты, каждого дома, каждого человека». В прошлом году это сказал о своей стране президент Украины. Наверняка его понимают люди, оградившие Францию от коммунизма 55 лет назад.
Павел Быков, специально для «В кризис.ру»
