Сейчас ему не было бы шестидесяти. В среду исполняется пятьдесят девять. Но его не стало за три дня до девятнадцатилетия. Ровно сорок лет назад в варшавской больнице умер Гжегож Пшемык. Польский юноша-поэт, автор пронзительного стихотворения «В день, когда придёшь за мной». Этот день случился 12 мая 1983 года. Через день, 14 мая, Гжегожа не стало. Его убили, даже не зная, кто он. Но узнала Польша, а за Польшей мир.
40-летие трагедии отмечается в Варшаве и по всей Польше. Специальный материал опубликован Европейским Центром Солидарности. В городе Бялобжеги проходит сегодня благотворительный концерт памяти Гжегожа Пшемыка. В костёле Святой Троицы выступит военный ансамбль. Но само название концерта не даёт забыть о страшном: «Чтобы не было следов».
ПНР 1983-го. Военное положение. Прямое генеральское правление Войцеха Ярузельского спасло власть коммунистической номенклатуры ПОРП. На восемь лет вперёд. Главные бои и расправы оставались позади. Ещё в декабре 1981-го подавлены две сотни забастовок «Солидарности». Расстрел горняков шахты «Вуек» шокировал даже западных коммунистов. «Власти называли военное положение единственным способом предотвратить худшее, но кровь пролилась именно теперь», – констатировала газета Итальянской компартии. 3 мая и 31 августа 1982-го уличные протесты охватили десятки польских городов. Под пулями и дубинами милицейских спецподразделений ЗОМО погибли в эти дни в общей сложности двенадцать человек. Но и десятки зомовцев попали на больничные койки.
Запрещённая в ПНР «Солидарность» воссоздавалась в подполье. Без разрешения (и без «иноагентских» самометок). Рабочий-механик Збигнев Буяк возглавил Временную координационную комиссию профсоюза. Столичный комендант милиции генерал Ежи Цвек с тревогой информировал министра внутренних дел генерала Чеслава Кищака: идёт нелегальное восстановление заводских профячеек. Комиссия обзавелась собственной службой безопасности, которая задала жару Службе безопасности МВД ПНР. Двадцатипятилетняя Эва Кулик, недавняя студентка-филолог, оказалась «кошмаром СБ» и «самородком секьюрити». Сам Буяк потерял счёт, сколько раз Эва уводила его из-под носа гэбистов-эстебаков.
Спонтанно, живым творчеством масс, формировалась сетевая структура – Комитеты социального сопротивления (КОС). Курировал КОС заместитель Буяка историк Виктор Кулерский. Кружки друзей и соседей распространяли листовки, агитировали, помогали семьям политзаключённых и интернированных, прятали подпольщиков. А главное, сохраняли и расширяли общественное пространство, не подчинённое ПОРП.
Появились и более радикальные структуры. В Варшаве выпускник Политеха Теодор Клинцевич создал ГОС – Группы сопротивления «Солидарные». Эти ребята действовали жёстче. Не только раскидывали десятки тысяч листовок. Хотя и это отличалось у них особым креативом. Орнитолог Болеслав Яблоньский наладил оперативное сотрудничество с птичками-синичками: большие стопки листовок заворачивались в полиэтилен, запаивались салом и вывешивались где повыше. Синички быстро сало ликвидировали, и на столичные улицы обрушивался агитационный ливень. Антикоммунистические баннеры вывешивались на ведомственных домах МВД – пусть почитают и подумают. Радиопропаганда велась через самодельные «болталки», сделанные из магнитофонов и звукоусилителей.
Каждому вступающему Клинцевич задавал прямой однозначный вопрос: готов ли ты наказывать агентов режима? Поджоги и пробитые бензобаки зомовского транспорта. Ампулы с химикатами, заброшенные в квартиры сексотов. Этим занимался техотдел ГОС. Его начальник Пётр Изгаршев был предельно откровенен: подполье должно стать армией. Без философствований и дискуссий, это после войны. Зато с командирами и приказами. Он готов был привлекать даже ранее судимых – лишь бы дело делалось (один из таких ребят, по имени Яцек, был охранником Петра). Собрали и реальный арсенал, но Буяк – сам бывший десантник, отличник боевой и политической подготовки – заставил утопить в Висле.
«Борющаяся Солидарность» во Вроцлаве давала бой ЗОМО по всем правилам стратегии и тактики. «Польский ОМОН» не справлялся, вызывались армейские части. Основал и возглавил «Борющуюся Солидарность» физик Корнель Моравецкий, отец нынешнего премьер-министра Матеуша Моравецкого. Однажды гэбисты вывезли Матеуша в лес – типа, «скажи отцу…» Вскоре сгорела дача подполковника госбезопасности Юзефа Новицкого. Подпольная контрразведка другого вроцлавского физика Яна Павловского знала своё дело. «За безопасность членов семей активистов вы отвечаете лично», – писал Моравецкий-старший начальнику вроцлавской СБ полковнику Чеславу Блажеевскому. Больше вроцлавцев в леса не возили.
Впрочем, что было ждать от Блажеевского, если он несколько лет не замечал антикоммунистического подполья в собственном управлении. Капитан Мариан Харукевич и его соратники информировали диссидентов, священников и «солидаристов» о готовящихся репрессиях. 13 декабря 1981-го, в первую ночь военного положения, Харукевич парализовал вроцлавские силовые структуры. Элементарным способом: выкатил в штаб бочку водки. Тем временем его люди вдохновенно «путали адреса», «не оттуда получали инструкции» – пока активисты исчезали в подполье. К Харукевичу коллеги вообще боялись приближаться – тут же начинались вопли: «Я верю в партию! Я верю в коммунизм!» Так по-швейковски умел он издеваться.
Но колоритные штрихи не отменяли главного: коммунистический режим устоял, «Солидарность» была подавлена. Машина государственного насилия одолела мирное движение миллионов. Жестокие избиения забастовщиков и демонстрантов взяли своё. Люди отстранялись от политики, уходили в частную жизнь. Спала забастовочная волна, тише стало на улицах. 31 декабря 1982-го генералы Ярузельский и Кищак сочли возможным приостановить действие военного положения. Отменять решили 22 июля 1983-го, приурочить к государственному празднику.
Гжегож Пшемык не был активистом. Наверное, не успел стать. Он учился, играл на гитаре, писал стихи. Видимо, готовил себя к литературной либо музыкальной стезе. Когда Папа Римский Иоанн Павел II прочитал «В день, когда придёшь за мной», он поразился, что это писал подросток.
Известной диссиденткой была мать Гжегожа – поэтесса Барбара Садовская. Её дом был очагом католического свободомыслия, помощи «Солидарности» и политзаключённым. В этом духе воспитывался и Гжегож. Пани Садовская подвергалась жёстким преследованиям. 3 мая 1983-го, её тоже вывезли в лес. Избили. Пообещали застрелить. А заодно пригрозили проблемами с сыном. Занималась этим… «антитеррористическая бригада» столичной милицейской комендатуры. Кого в террористы записывают, и кто это делает, нам объяснять не надо.
Не прошло четверти века, как начальники этого «антитеррора» капитан Эдвард Мишталь и поручик Януш Смуга получили за сроки за издевательство над поэтессой. Но Барбары Садовской давно не было в живых.
К этим своим делам Барбара старалась не привлекать Гжегожа. Пусть сначала хотя бы школу кончит. 12 мая 1983 года он сдал экзамен по польскому языку и литературе. Пятеро приятелей пришли отметить на варшавскую Замковую площадь. Веселились до чехарды.
День был для коммунистических властей традиционно проблемным. 12 мая 1935-го умер Юзеф Пилсудский. Антикоммунисты эту дату старались не обходить. Комендатура ежегодно усиливала режим службы. На шумно празднующих ребят обратил внимание патруль ЗОМО. Предъявите документы. Трое из пяти нашли, что показать. У двоих удостоверений личности не было. Обоих запаковали в автозак. Гжегож попытался увернуться – тут же удар дубинкой. Рядовой ЗОМО Иренеуш Косьцюк отличался повышенной заботой о собственной безопасности.
Региональные управления в милиции ПНР назывались комендатурами, отделы – комиссариатами. Гжегожа Пшемыка и Цезары Филозофа доставили в комиссариат на Езуицкой улице, дом 1/3. Ныне там мемориальная доска. К парню снова пристали: где документы?! Он ответил, опираясь на действующее законодательство ПНР: военное положение приостановлено, обязанности постоянно иметь при себе удостоверение теперь нет. Дежурный по комиссариату Аркадиуш Денкевич буквально озверел: ты что тут самый умный?! «Мы тебя научим носить бумаги!» – заорал сержант. Косьцюк и ещё один зомовец, чьё имя история пропустила, бросились на Гжегожа Пшемыка.
Парень отличался свободолюбивым характером и тоже рванулся в их сторону. Это было – всё. «Чтобы не было следов!» – приказал Денкевич. Этими словами он вошёл в историю.
Через много лет на суде Денкевич будет придурковато называть себя мальчиком Ареком и говорить, будто ничего не помнит. Кроме бухгалтерии своего бизнеса – в новой Польше он торговал конфетами и мороженым.
Избивали Гжегожа Пшемыка недолго, но чудовищно. Кулаками, сапогами, дубьём. Особенно отработаны были удары локтями ниже пояса. Действовали втроём – на помощь Косьцюку и неизвестному пришёл начальник Денкевич. Полсотни с лишним ударов. Следов и правда почти не оставили, но внутренние органы превратили в «болото», как сказал потом ужаснувшийся врач.
Убийцы не знали ни имени, ни фамилии Гжегожа Пшемыка. О политике не было речи. Просто ментовской беспредел. На месте диссидентского сына и верующего католика мог оказаться пламенный комсомолец. (Встречались такие в Польше – титушки-доносчики и редкостные идиоты, предлагали строить контейнерные города, в которых будут жить одни коммунисты и только после сдачи экзаменов по основам марксистско-ленинского учения. Даже Ярузельский не вытерпел и в конце концов разогнал их.) Но всё же идеология здесь была.
Кто бы ни был юноша, доставленный в комиссариат, он – «роболе». Те, кто требуют документы – «зомоле». Пусть нижняя прослойка, но всё же элиты, недосягаемо вознесённой над населением. Это и составляло классовую идеологию ненависти высших к низам. К тому же, высшие знали, как на них смотрят снизу. За пять месяцев до гибели Гжегожа Пшемыка капитан СБ Анджей Аугустин застрелил в Кракове рабочего-металлиста Богдана Влосика. Нарушив все инструкции и предписания. Но начальник Аугустина капитан Александр Млечко всё же оправдывал подчинённого: отношение населения известно, офицеры СБ подвержены постоянному «психозу опасности», Аугустин пребывал в страхе перед нападением. Так же боялись Гжегожа и Косьцюк с Денкевичем.
В общем-то, правильно боялись. Правильно боятся и нынешние «новые дворяне». Не польские.
Когда приятель Якуб Котаньский принёс в комиссариат удостоверение Гжегожа, тот уже не мог стоять. Сам Денкевич перепугался – чёрт, перестарались, что теперь будет? Отрапортовал комиссару Константы Махновскому. Тот передал по инстанции в комендатуру дзельницы (райуправление). Оттуда на Езуицкую срочно приехал капитан Роман Гембаровский. Все вместе начали думать, как теперь отмазываться – одного взгляда на задержанного было достаточно, чтобы понять: не жилец.
Вызвали скорую: забирайте психа-наркомана. Санитары Яцек Шиздек и Михал Высоцкий подумали, что парень «косит», дабы выбраться из адского места. Гжегожа без проволочек забрали в больницу первой помощи. Оттуда пришлось везти в психиатрическую клинику – в милиции документально зафиксировали это указание. Туда за Гжегожем приехала Барбара Садовская. Сын рассказал ей, что было.
13 мая его вновь пришлось увозить на скорой. В больнице констатировали: травмы несовместимы с жизнью. Садовская слушала, вспоминая недавний разговор в лесу. 14 мая 1983 года около часа дня Гжегожа Пшемыка не стало.
Хоронили 19 мая. Поминальная месса в костёле. Пятидесятитысячное шествие по столице. Скорбное и грозное молчание. Барбару Садовскую бережно поддерживали ксёндз Попелушко, капеллан «Солидарности», и ксёндз Недзелак из Варшавской архиепархии. Отцу Ежи оставалось жить ровно пять месяцев. 19 октября 1984-го его зверски убьют эстебаки из киллерской команды капитана Гжегожа Пиотровского. Отца Стефана найдут мёртвым 21 января 1989-го, незадолго до конца комрежима. Формально его смерть не признана убийством. Якобы «упал со стула» – предположительно под воздействием приёма каратэ.
«Лес рук» поднялся в жесте солидарности на кладбище Старые Повонзки. Общество встряхнулось и мобилизовалось. И это когда власти уже считали себя победителями, готовились отменять военное положение в заботе о международном имидже ПНР. Надо было что-то делать. Гибель вчерашнего школьника создавала острый политический кризис.
20 мая, сразу после похорон, генерал Кищак собрал экстренное совещание в МВД. Он предложил принести в жертву «нескольких милицейских садистов и медицинских халтурщиков». Насчёт медиков возражений не было. А вот своих ментов главкомендант Юзеф Бейм категорически не желал сдавать под суд. Аппарат МВД вообще подозрительно относился к министру. Кищак считался чужаком в милиции и госбезопасности, Ярузельский привёл его из военной разведки. А тут ещё наших сдаёт наших, да не бывать этому!
Кищак пошёл навстречу Бейму. Действовать решили совсем уж по-подлому: в убийстве одного невинного человека обвинить других: «Только одна версия – санитары». Были арестованы Яцек Шиздек и Михал Высоцкий – они, мол, избили Пшемыка в машине (неизвестно для чего). А с ними – врач Барбара Маковская-Витковская. Она вообще не имела отношения к событиям 12 мая, но была из той же медбригады. Заодно на неё навесили кражу у пациента – милиция удачно избавилась от «висяка». Быстро сварганилось «польское “дело врачей”». Партийная печать и ТВ засвистели соловьёвыми трелями: «Скорая ворует и бьёт!»
В правовой системе ПНР была интересная особенность: прокуратура реально следила за соцзаконностью. Откровенно наглого попрания старались не допускать. Так случилось и на этот раз. Генпрокурор Францишек Русек и его заместитель Генрик Працкий подали рапорт в ЦК – санитары и врач невиновны, Пшемыка убили милиционеры. Кищак в ответ посоветовал «смотреть шире» и сказал, что не позволит каким-то прокурорам нападать на МВД и социализм. Ярузельский покривился от явной мерзости, но дал добро на «версию санитаров».
Соорудили её основательно. В 1984 году Шидзек, Высоцкий и Маковская-Витковская получили сроки. Выпустили их, правда, довольно быстро. Дольше всех, свыше года, отсидела женщина. В глаза не видевшая Гжегожа Пшемыка.
Ход процесса об убийстве по бытовухе тщательно документировался для высшего руководства. Ежедневно отчёты читал первый секретарь ЦК ПОРП, председатель Совета министров и министр национальной обороны ПНР, экс-председатель Военного совета национального спасения генерал армии Войцех Ярузельский. Разумеется, глава МВД Кищак. Копии получали второй секретарь ЦК Казимеж Барциковский, секретарь по безопасности Мирослав Милевский, секретарь по международным делам Юзеф Чирек, вице-премьеры Збигнев Месснер и Мечислав Раковский, ещё несколько членов Политбюро и партийных секретарей.
В этом перечне не хватало только секретаря по идеологии Стефана Ольшовского. Хранитель «духовных скреп» сумел уклониться. Он раньше других догадался, что от таких вещей лучше быть подальше – жизнь-то не завтра кончается. Через пару лет женился на американке и уехал в США, ошарашив партийных товарищей. По сей день пан Ольшовский живёт в Нью-Йорке. И не считается причастным к убийству. Урок кое-кому в современности.
Кищак победно отбарабанил в приказе по министерству: «Отражена атака антисоциалистических сил, одержана победа над идеологической диверсией». Убитого Гжегожа публично обозвали «агрессивным хулиганом», его мать – «декадентствующей алкоголичкой», друга Цезары – «наркоманом и маргиналом». Министр распорядился выплатить по пятнадцать тысяч злотых пятерым полковникам и одному поручику. Премия за удачное раскрытие сложного дела. А генерал Ежи Груба, курировавший весь процесс, получил двадцать тысяч.
Барбара Садовская умерла в 1986 году. Ей было сорок шесть лет. «Я стараюсь быть сильной, несмотря на жестокую, грубую кампанию против меня. Бог забрал моего ребенка, и я до сих пор защищаю его от своры крыс, прикрытых величием закона… Медные лбы пожертвовали правдой ради сиюминутной выгоды и циничными манипуляциями дискредитировали систему польского правосудия. Этот день станет хрестоматийным примером несправедливости. Я не думаю, что это произойдёт скоро. Но придёт время, когда осквернение могилы моего светлой памяти сына Гжегожа будет лишь позорным признаком сегодняшней реальности».
Прошло пять лет после гибели Гжегожа – и вся Польша вновь поднялась под знаменем «Солидарности». Прошло три года после смерти Барбары – и режим ПОРП пал. ПНР ушла в небытие. Правосудие Третьей Речи Посполитой отменило позорные приговоры невиновным. Пошли под суд убийцы Косьцюк и Денкевич. С ними отставной полковник Казимеж Отловский – один из премированных Кищаком за фальсификацию дела.
Но очевидное по фактам и справедливости не всегда выстраивается юридически. Поди докажи, какие удары были смертельными, и знал ли палач, что творит. В Польше есть понятие коммунистического преступления – за такое карают жёстко. Но ничто не свидетельствовало, будто Гжегожа Пшемыка убивали по приказу коммунистического государства! А бытовуха… что ж, дела прошлые.
Только в 2008 году Косьцюка удалось осудить на восемь лет. И то приговор был отменён по сроку давности. Денкевич получил-таки два года, но реально не сидел – экспертиза сочла его слабоумным. «Чтобы не было следов!» – стало последним проявлением умственных способностей. Отловский отделался полутора годами условно. Лишь перед самой своей смертью Леопольд Пшемык, отец Гжегожа, добился вердикта ЕСПЧ – за затягивание процесса, позволившее виновным уйти от наказания, назначалась компенсация.
«Беспомощностью правосудия» называют в Польше такие казусы. Вот уж действительно, в России можем повторить. А не хотелось бы.
О Гжегоже Пшемыке написана книга, снят фильм, изданы его стихи. В Варшаве ему посвящены три мемориальных знака, его именем названа столичная улица. В 2008 году он посмертно награждён орденом Возрождения Польши. Десять лет назад сенат Польши особым постановлением почтил его память.
Польский коммунистический режим не вёл агрессивных войн. Но внутри страны он был, пожалуй, пожёстче нынешнего российского. Пропаганда и социальный подкуп не играли той роли, что в путинизме. Гораздо больше держалось на прямом насилии. Но потому и не удавалось, чтобы не было следов. В день, когда приходили, поляки держались твёрдо.
Степан Ярик, специально для «В кризис.ру»
