«Что же будет? – доводилось слышать перед референдумом в Шотландии. – Если отделятся, Англия ведь им газ отключит, а то и бомбить начнёт… И вообще, как ещё там подсчитают, небось досрочку проведут, накидают бюллетеней заранее». Говорилось такое, естественно, не в Эдинбурге, а в Петербурге. Бытие иногда действительно определяет сознание. Теперь вопрос решён: более 1,8 млн шотландских избирателей проголосовали за сохранение Шотландии в составе Соединённого Королевства Великобритании и Северной Ирландии. За независимость выступили менее 1,5 млн.
Бёрнс писал не о нефти
Перевес сторонников единства немал – свыше 55%. Это при том, что за 16 недель агитации, количество сторонников независимости выросло почти вдвое и временами превышало половину. Но массированные усилия кабинета Дэвида Кэмерона, величественное молчание королевы и важные для прагматичных шотландцев экономические выкладки качнули чашу в сторону статус-кво.
Так боролись шотландцы за свою независимость от Англии в XIII веке
Борьба за независимую Шотландию имеет многовековую историю. Англо-шотландские отношения были далеки от идиллии. Одно время англичанами правили короли шотландского происхождения. Потом ситуация изменилась. «Ждёт ли нас позорный плен? Лучше кровь из наших вен!», – писал Роберт Бёрнс о битве на Фогхартских холмах 1318 года. Победили тогда англичане, и это определило дальнейшую историю Шотландии. В 1707 году была заключена англо-шотландская уния.
Национальное движение в Шотландии существовало всегда. Однако реально о независимости заговорили даже не в 1934 году, когда была создана Шотландская национальная партия (ШНП), а спустя четыре десятилетия. После того, как у берегов Шотландии были обнаружены запасы нефти.
В этом ключевая особенность современного шотландского «национал-сепаратизма». Не национальная культура (знаменитые килты, волынки, пудинг хаггис, горские фестивали Highlandgames с метанием бревна), не язык (говорят в основном на английском), не религия (шотландцы, как и англичане, протестанты, хотя не англиканского, а скорее кальвинистского толка), не ненависть к притеснителям (века совместного проживания сгладили былую вражду), а рациональные экономические расчёты явились его главным двигателем. Главный пункт программы ШНП – сохранение за Шотландией доходов от нефти. Сама эта партия не столько националистична, сколько социал-демократична, причём в самом респектабельном варианте. Такой национализм малоперспективен. Немногие пойдут биться в горах лишь за то, чтобы жить ещё богаче, чем теперь.
В 1979-м прошёл первый референдум – о создании шотландского парламента. 51% избирателей поддержали эту идею, но последствий голосование не имело. Зато второй референдум 1997 года дал результат — в 1999-м Шотландия получила собственный законодательный орган и расширенные права в сфере налогообложения. Такое положение, похоже, шотландцев вполне устраивало. Во всяком случае, ничего близко похожего на североирландские побоища в Шотландии не происходило. (Кстати, сейчас ольстерские сепаратисты, некогда сражавшиеся в городской герилье, призывали шотландцев остаться в Соединённом Королевстве.)
Но в 2007 году местные выборы выиграла ШНП Алекса Сэлмонда. Проведение референдума о независимости стало для него идефикс — ведь именно под этим лозунгом он и победил. Но лишь в 2012-м, получив необходимое большинство для формирования правительства, ШНП смогла, наконец, приступить к выполнению предвыборных обещаний.
Вейры против Роулинг
Так это делалось в наш гуманный век
25 мая 2012 года было создано движение Yes Scotland («Да, Шотландия»). В него вошли партии и частные лица, готовые словом, делом и фунтом поддержать шотландскую независимость. Меньше, чем через неделю, 1 июня, стартовал проект Better Together («Лучше вместе»). С тех пор страсти не утихали: Yes Scotland Шона Коннери против Better Together Дэвида Боуи, £1,3 млн Кристины и Колина Вейров против £1 млн Джоан Роулинг… Если в первую неделю шотландцев, не определившихся со своим решением, была треть, то к началу голосования их осталось всего 4%. На избиратеоей с обеих сторон вылилось такое количество увещеваний, посулов и заманчивых предложений, что не склониться в ту или иную сторону было просто невозможно.
Алекс Сэлмонд, ШНП и Yes Scotland обещали создание шотландской армии, вывоз с территории Шотландии ядерного оружия, рост зарплаты, сбор налогов без повышения ставок, небывалые социальные блага и — почему-то — невероятные европейские субсидии. А главное, конечно, все доходы от нефти в шотландскую казну.
Сторонники единства приманивали шотландцев 23% местных налогов, 50% бюджетных расходов, расширением полномочий местного парламента и социальных служб, а главное, доступом в Комитет по охране недр Короны (то есть всё к той же нефти). Под занавес Дэвид Кэмерон разошёлся так, что водрузил шотландский флаг над своей резиденцией на Даунинг-стрит. Это, впрочем, удалось не без труда. При первой попытке знамя упало, и взвилось над Лондоном только при повторном поднятии.
По-видимому, ШНП просто попыталась воспользоваться общеевропейским трендом. Национальные движения «исторических народностей» и региональных автономий активизировались по всей Европе. Характерно, что за референдумом наблюдали представители итальянской «Лиги Севера» (ещё недавно путавшие Эдинбург с Гамбургом и Страсбургом) и каталонские националисты (которым испанское правительство аналогичный референдум попросту запретило проводить). Были, кстати, и особенно строгие наблюдатели из РФ. Они-то и заметили «нарушения в ходе голосования», вроде агитации в неурочное время.
Путь к «Европе народов»
Итак, шотландский рывок не достиг цели. «Экономический национализм» не чета национализму этнокультурному. Но что это означает для европейских политических раскладов?
Борис Кагарлицкий — за единство Соединённого Королевства
Интересно сопоставить соответствующие выступления радикальных антиподов с двух разных концов Европы. Российский левосоциалистический идеолог Борис Кагарлицкий де-факто принял сторону консервативного кабинета Кэмерона. Он даже осудил британских левых, которые «догматично понимая принцип самоопределения», солидаризировались с шотландскими сепаратистами. По его мнению, Лондон (как и Москва) создаёт противовес господствующему в Евросоюзе Берлину. Отделение же Шотландии, которая тут же постучалась бы в ЕС, ослабляло этот противовес. И усиливало позиции германской элиты, которая наводит свой порядок на континенте. Ради того, чтобы в ФРГ продолжался экономический рост, сохранялись демократические нормы и социальные права трудящихся, остальной Европе навязывается жёсткий Ordnung.
Итальянский анархо-фашист, философ и писатель Марио Мерлино высказался в поддержку независимой Шотландии: «Самоопределение народов – усиление идентичности против финансовых организаций. Лондон же собирает голоса в мешок финансового капитала». Неофашисты традиционно рассматривают Сити как одного из главных врагов будущей «Европы наций». При этом стоит напомнить, что Марио Мерлино – давний друг и соратник основателя Национального авангарда Стефано Делле Кьяйе. А совсем недавно Делле Кьяйе публично выступил по иному, но в сущности близкому поводу.
Марио Мерлино (с белой бородой) и Стефано Делле Кьяйе — за самоопределение народов
«Че Гевара антикоммунизма» не стал прямо отвечать на вопрос прессы: участвуют ли его соратники в донбасской войне на стороне украинских добровольческих батальонов: «Каждый отвечает за свой выбор. Скажу только, что бои между русскими и украинскими патриотами абсурдны». Зато Делле Кьяйе счёл нужным добавить: «Я скорее антипутинист, но ясно, что Европа, о которой мы мечтаем, Европа народов, не может обойтись без России».
Судьба Шотландии, расположенной на северной окраине Европы взволновала американского президента Барака Обаму, австралийского премьера Тони Эботта, председателя Еврокомиссии Жана-Клода Юнкера… Куда больше, чем судьба другого уголка Европы, расположенного далеко на юге. Крымский референдум, объявленный, подготовленный и прошедший буквально в считанные дни, для мирового бомонда остался малозначимой рутинной процедурой. А ведь это событие послужило прологом к трагедии, разыгравшейся в самом сердце Европы — кровавой бойне в Донбассе. Идущей при косвенном участии властей РФ. Вполне адекватно оценивших равнодушие евробюрократии к Украинской революции.
Это в очередной раз заставляет задуматься о реальной пользе евроинтеграции и о ценностях, провозглашаемых ЕС. Дело не в едином стандарте на помидоры, а в унылом единообразии жизненных установок, в малахольной толерантности, политкорректной уравниловке ради удобства управления. И в конечном счёте — в стирании граней между добром и злом. Для любого бюрократа — европейского, российского, английского — эти понятия слишком непредсказуемы. Они ведь не вписываются в умозрительную усреднённую модель. А значит, вредны.
Не удивляет, что украинский Майдан, начавшийся с того, что Янукович отказался подписывать соглашение с ЕС, теперь редко вспоминает о своих евросоюзных устремлениях. Не удивляет, что и в самой Европе сторонников евроинтеграции становится всё меньше. Зато, всё чаще слышатся конструктивная критика, переходящая в ненормативную лексику. И от правых, и от левых. Потому сомнительны требования независимости в одном комплекте с желанием попасть в Евросоюз.
Вероятно, осознание этого заставило его руководителей перейти от угроз к мягкому нейтралитету. Если в феврале Баррозу предрекал, что Шотландии «будет крайне сложно, если не невозможно получить одобрение всех членов ЕС на вступление», то в июле Юнкер уже заявил, что расширение ЕС и независимость Шотландии являются «совершенно отдельными вопросами». Теперь эти вопросы, впрочем, временно сняты.
Ульяна Коваленко, специально для «В кризис.ру»
